Старые дачи. Кратово

Дом в поселке подпольщиков

При советской власти домов ни у кого не было. Были комнаты, квартиры, куда переезжали из комнат, а вот целых домов, где жили бы поколения, сменяющие друг друга, не было. Как ни странно, эта дача оказалась для меня таким вот настоящим домом. Мои родители, врачи, еще до войны приехали в Москву из Сибири — решили дать ребенку образование в более цивилизованной обстановке. Жить было негде. И тогда возникла идея поселиться в Кратово. Это место считалось поселком сибиряков-подпольщиков — то есть людей, которые при царском режиме состояли в каких-то революционных кружках. Мой отец до революции входил в оппозиционную молодежь, у него остались друзья, которые помогли нам в 1934 году вступить в дачный кооператив Красный Бор и получить участок. Был он весь в соснах, ни одного лиственного дерева, которые сейчас нагло завоевали все пространство. И очень большой: участки давали по полгектара, и всего их было роздано к тому моменту не больше полусотни.

Первый год после переезда мы снимали в Кратово комнату у кого-то на даче, а параллельно с этим строились. Надо было сделать теплый дом, в котором можно было бы жить круглый год, но денег не хватало. К счастью, папа поступил на работу в Москве, ему дали квартиру, а этот дом остался дачей. И в этом качестве он служит уже пятому поколению в семье — от моих родителей до моих правнуков. Наша дача — это и есть то самое родовое гнездо. Я ее очень люблю, несмотря на то что она не может соперничать роскошеством с особняками, которые ее окружают. В ее старомодности есть великая ценность.

Старые нравы

Этот дом — свидетель того, как менялись нравы поколений. Скажем, почему здесь такая большая терраса? Дело в том, что до войны на дачах собирались огромные компании. Когда появились первые патефоны, которые родители привозили из-за границы, мы ходили в гости танцевать. Танцульки затягивались допоздна, моему папе не нравилось, что я возвращаюсь домой посреди ночи. Тогда он сказал: «Давайте построим террасу, пусть они танцуют здесь». Так что эта терраса поначалу была еще и танцполом.

Заборов раньше не признавали. Наш дощатый забор мы построили всего 13 лет назад, до этого был штакетник как символ границы между участками, но не более. Никому и в голову не приходило отгораживаться друг от друга. А сейчас люди живут за каменными стенами, это не может не повлиять на нравы. Я даже не знакома с соседями, которые живут напротив меня. Знаю только, там живут потомки тех, кто жил здесь когда-то. Тепрь тут стало гораздо тише: не слышно детских голосов, редко кто ездит по тропинкам на велосипеде, как это было во времена моей молодости. Удивительно и жалко.

Друзья и большие компании

Пребывание на даче всегда было необыкновенно деятельное. Все общались, играли в волейбол (раньше на каждом участке была своя– волейбольная площадка), ездили на велосипедах на Москву-реку, купались. А вечера мы любили проводить в больших компаниях — по 15–20 человек. Когда ребята приходили ко мне, все рассаживались за столом на террасе, и вечер начинался. Здесь проходили премьеры песен Юры Визбора и Саши Галича. Читали стихи самые модные поэты, с которыми я была знакома, — тогда многие занимались поэзией. Эта дача служила местом не только для встреч и гулянок, но и для творческих соревнований.

Мой муж, Александр Яковлевич Юровский, был профессором Московского университета. Читал теорию телевизионной журналистики. И аспирантами у него обычно были ребята, которые приезжали откуда-нибудь издалека: из Узбекистана, Мордовии. Были они по преимуществу уже женатые и при этом все бездомные, бедные, поэтому жили у нас. На этой даче три или четыре поколения аспирантов сменилось. Например, здесь прожил с женой свои три года аспирантуры нынешний руководитель ГТРК Мордовии Сережа Десяев.

Из поверженной Германии муж привез три вещи — модель самолета со стола Геринга, портрет одной актрисы, купленный на берлинской барахолке (про него муж с гордостью говорил: «Я женюсь на женщине, у которой будут такие ноги»), и цилиндр. Когда на старый Новый год приходили гости, этот цилиндр ставился посреди комнаты, и все клали в него по трешке. С этими деньгами кто-нибудь шел в магазин и покупал колбасу, капусту, водку и хлеб — все. Никакой еды специально не готовилось. А вот творческая подготовка велась масштабная. Я и Зяма Гердт сочиняли эпиграммы на присутствующих. Другой наш приятель, главный художник «Мосфильма», рисовал огромные карикатуры на ватманских листах. Ими была обставлена вся комната. Саша Галич обязан был придумать новую песню. На долю Тимура Гайдара выпадало устраивать солдатские развлечения — как можно более идиотские. И, поскольку каждому полагалось что-нибудь делать, было весело. Обычно мы праздновали старый Новый год в Москве, но однажды мы его все встретили здесь — тут кто-то жил, и поэтому дача была теплая.




Муж моей внучки Лели Василий Гатов, сама Леля с сыном Мишей на руках, правнучка Соня, внучка Екатерина, я, дочка Ксения и правнучка Саша


Кратовская дача сегодня

Гости приезжают ко мне до сих пор — Катя Познер, моя подруга Ирэн Федорова, вдова Святослава, и множество других людей, менее известных, но не менее замечательных.

Я родилась 31 августа, и в этот день мы на даче всегда отмечаем мой день рождения и одновременно конец лета. Большая гулянка устраивается — не все дни рождения моих детей и внуков отмечаются так широко. Я стараюсь всячески разнообразить веселье: например, пишу на всех эпиграммы! Очень лихо гуляем.