Скульптурная оппозиция

Фотографии: Игорь Мухин

Мохандас Ганди
Площадь Индиры Ганди

Махатма, он же Лыжник, он же Голлум. Эмоции вызывает — от сочувствия (неоднократные попытки подвыпившей публики одеть Ганди) до издевательства (кастрюля, несколько дней проторчавшая у Ганди на голове), от неприятия («экзематический старичок») до осязательного любопытства (неоднократно краденные очки Ганди — часть мифологии близлежащих общежитий МГУ). Он, в общем, любим. Иконография Ганди вообще не отличается разнообразием, будь то Нью-Йорк, Алма-Ата или Сан-Франциско: лысина, посох, очки, накидка — таким он был во время «соляного похода» весной 1930 года. Большая часть памятников принадлежит Гаутаму Палу, скульптору из Калькутты. Москве достался именно такой. Проблемы у них общие: в Алма-Ате тоже вот украли у Ганди очки, после чего в Москве в пику отпилили у Ганди посох.

«Плодородие»
Парк Дружбы, Ленинградское шоссе

Один из проектов Всемирного фестиваля молодежи и студентов, проходившего в Москве, парк Дружбы, где в 1957 году сажали деревья фестивальные гости, служил и служит до сих пор чем-то вроде ссылки — благо далеко от центра. С глаз долой сюда отправляются дареные памятники вроде испанского Сервантеса, индийского Рабиндраната Тагора или стелы венгерско-советской дружбы; здесь сквозь пальцы смотрят на самодеятельность вроде мемориала Алисы Селезневой. Сюда сослали великую Веру Мухину; не самая везучая в жизни, она, как и любой гений, рассчитывала, верно, на воздаяние после — но как обманулась! Пока еще цел ее Чайковский перед Консерваторией, но под сомнением восстановимость «Рабочего и колхозницы»; вернется ли назад, на площадь Белорусского вокзала, Горький, которого она мучительно доделывала за умершего Шадра, и в каком состоянии вернется, страшно подумать. В парке Дружбы, прямо напротив Речного вокзала, спустя десять лет после ее смерти очутились мухинские «Хлеб» и «Плодородие» — две скульптуры из числа предназначенных для щусевского Москворецкого моста. Борьба с излишествами в архитектуре сбривала тогда весь скульптурный декор; остальные мухинские проекты для Щусева невесть где — этим двум еще повезло. Стиль Мухиной, неверно представляемый только по «Рабочему и колхознице», производит здесь необычное впечатление: известно же, что это развитой сталинизм, но не найдем мы здесь ничего, напоминающего властную, подавляющую экспрессию, свойственную в целом эпохе, — будто они и правда сделаны в 1963 году, а значит, Вера Игнатьевна дотянула-таки до более вегетарианских времен.

Пушкин. Дуэль
Крымский Вал, парк перед ЦДХ

Лужайка у ЦДХ — памятник истерии из-за 200-летия Пушкина. Тогда народилось много курьезов. Иные (фонтан «Пушкин и Натали» с питьевой водой на Никитских Воротах, как-то метко названный «тараканами в банке») стали привычны, прочие (например, «Пушкин и Натали» академика Бурганова на Арбате) пугают до сих пор. Но этот заповедник китчевой пушкинианы не отнесешь ни к первому, ни ко второму разряду. Видеть это, всякий раз приходя в ЦДХ, как будто уже привычно. Но присмотреться — умора, конечно. «Пушкин. Дуэль» — с реминисценциями Джона Ву и неолита.

Ленин
Грузинский Вал

Второй (после собственно Ленина в Мавзолее) Ленин скульптора Пинчука был выдворен из Кремля и перевезен в Горки. Наверняка где-то еще поколотили, побили гипсовых бюстов, имевшихся повсеместно. Но до сих пор в Москве насчитывается более полусотни Лениных; присутствие Ленина, как и прежде, освящает пространства некоторых городских дворов, садов, парков — но сакральная функция этого образа уже не так интересна, как иконографическое разнообразие. В этом смысле московская лениниана предоставит много юмористического материала: какие только Ленины не встречаются в Москве, какие усы, какие черепа, что за скулы! Надо только найти желание плюс силы, чтобы все это отыскать и сравнить.

Солнце мира
Петровка

«Солнце мира» итальянского скульптора-шестидесятника, сюрреалиста Арнальдо Помодоро, подарок Горбачеву в связи с визитом в Италию, будто забыли по дороге из Внуково. «Солнце мира», напоминающее бомбу в момент разрыва, медно сияло на Комсомольском проспекте у Дворца молодежи — всамделишный иностранный модернизм, впервые на улицах Москвы, между прочим, — пока Зураб Церетели, собирая коллекцию для Московского музея современного искусства, не заполучил этот шедевр себе под предлогом, что на Комсомольском ему плохо. «Солнце» перенесли во дворик музея на Петровке. Там оно и стоит с тех пор, между куском винтовой лестницы Эйфелевой башни и памятником мэру Лужкову работы самого Зураба Константиновича. Синьор Помодоро приезжал, поглядел и сказал, что так, конечно, лучше.

Иван Андреевич Крылов
Патриаршие пруды

Причем тут Крылов? Патриаршие — и Крылов? Воланд где, Воланда давай — это слышишь от каждого, кто на Патриаршие попадает впервые. Ну что сказать: ни с того ни с сего появился в 1976 году — как у Булгакова, соткался из воздуха. Собственно Крылов принадлежит Андрею Древину, сыну авангардистов Александра Древина и Надежды Удальцовой. Даниэлю Митлянскому — герои басен вокруг. Жители окрестностей робко повыступали, что памятник-де занял место детской площадки, — но времена были не те, чтобы их слушать. Тогда памятнику стали вредить. Пропажа очков у мартышки, выкрашиваемый время от времени моськин слон, увечья волку. Но мораль сей басни такова: когда Патриаршие собирался завоевывать скульптор Рукавишников — не чем-нибудь завоевывать, а Булгаковым, — жители уже его не пустили. Всё.

Вацлав Воровский
Большая Лубянка

Советский посол Вацлав Воровский был убит в ресторане — наповал, первым же выстрелом в затылок — вечером 10 мая 1923 года в Лозанне. Убийца Мориц Конради, 26-летний гражданин Швейцарии, одновременно белогвардеец, после этого нейтрализовал тремя выстрелами спутников Воровского, но только аккуратно ранил, после чего сложил оружие со словами «зовите полицию». Киллера даже не осудили. Скульптор Кац, лично знавший убитого, вылепил наинесуразнейший памятник Москвы. Воровский подзывает официанта, тут ему бац в затылок — и ударная сила уже опрокидывает тело, и разжались пальцы правой руки, державшие только что (ну что державшие — рюмку? салфетку?), и нижняя часть туловища, еще поддерживаемая ногами, — эта нижняя часть задирается в пресловутой наимерзейшей раскоряченности.

Метро «Площадь Революции»

Оживающие по ночам пионеры и революционеры на «Площади Революции» — эта легенда родилась, по-видимому, еще 13 марта 1938 года, в день открытия станции. Когда Лазарь Каганович по очереди обнимался со скульптурами Матвея Манизера, приговаривая лишь: «Ну как живые…» Сухой академический стиль Манизера на широкую публику действует верно. Публика умирает от любопытства ко всяческим деталям, как то наган матроса, винтовка пограничника, литые бронзовые груди физкультурницы. «Площадь Революции» часто страдала от вандалов, пытавшихся спереть то наган, то затвор у винтовки… И вот еще легенда: если потереть нос или лапу пожать пограничниковой собаке, сдашь экзамен. В дни сессии сюда выстраивается чуть не очередь нервничающих экзаменантов: собак-то две, где везучая, не знает никто.

Дорогу утятам
Сквер у Новодевичьего монастыря

Происхождение бронзового утиного семейства вблизи стен Новодевичьего монастыря изложено на бронзовой же сопроводительной доске: подарок детям Советского Союза от детей Соединенных Штатов, поднесен первой леди Барбарой Буш, скульптор Нэнси Шен, персонажи — из сказки американского писателя «Дорогу утятам», бла-бла-бла. Продолжение утиной истории тоже рядом: в 90-е уточек из цветного металла рвали так, что оставались одни лапки; символы советско-американской дружбы вообще трещали — утащили бронзовую Саманту Смит в Бибирево. Но для изувеченного подношения некогда первой леди спонсоры собрались — и вот утенок, про которого сообщают тут же, что это есть спонсорство «Кока-колы». Утенок и «Кока-кола» — другого памятника этой дружбе сейчас нет.

Дружба народов
ВВЦ

Если ВДНХ, как обнаружил Андрей Монастырский, это мандала, выстроенная коллективным бессознательным, то храмы под открытым небом, алтари — суть фонтаны. Фонтан «Дружба народов», бассейн в 4 000 м2, — это как в мандале внутренний круг, где в центре пребывает божество, роскошный золотой сноп, символ плодородия, окруженный 16 (предположительно) девственницами; в лучшие годы выстреливала струя — на 22 м ввысь. И по вечерам — световое шоу с разноцветными огнями. Вода теперь так не стреляет, огни не горят. «Дружбу народов» обещают закрыть несколько лет подряд: износилась. Прежними остались лишь девушки в сусальном золоте; постоянно бликующая поверхность превращает лицо в неопределенных контуров маску.

Перекуем мечи на орала
Крымский Вал

Есть в районе Соломенной Сторожки улица Вучетича — единственное, кажется, что осталось более-менее крупного в Москве после скульптора-мегаломана. Трептов-парк — в Берлине, Мамаев курган — в Волгограде; в Москве, после Дзержинского на Лубянке, от Вучетича — ничего. К сохранности Москвы, говорят, относился очень трепетно. Обратим внимание хотя бы на этого маленького Вучетича, крошечного в сравнении с настоящим, — «Перекуем мечи на орала» у входа в Третьяковскую галерею на Крымском Валу. Модель памятника в штаб-квартире ООН, установленного в 1959 году: можно представить, как в ООН после этого должны были дипломаты трактовать миролюбивые инициативы Советского Союза.

Памятник клятве Герцена и Огарева
Воробьевы горы

Памятник-эвфемизм. В таких случаях, когда кто-то с кем-то встретился на пленэре и что-то такое было между ними, памятниками обычно служат грубые надписи типа «Коля + Люба = любовь». Или — в нашем случае, имевшем место где-то весной 1827 года, — «Шурик с Колянычем были здесь». И все. Позднесоветские, что называется, брежневского модернизма монументалисты построили на где-то том самом месте нечто, не похожее ни на что. Памятник клятве долго был испещрен автографами из баллончиков, пока прошлой осенью на субботнике памятник не отмыли студенты МГУ и актеры РАМТа, ведомые худруком театра вместе с драматургом Томом Стоппардом. Стоппард приехал в Москву ставить новую пьесу, в частности, про Герцена с Огаревым.

Обелиск революционным мыслителям
Александровский сад

Памятник не то что памятнику — памятник нескольким памятникам сразу, притом не все они в действительности существовали: обелиск к 300-летию дома Романовых, с именами Романовых, отбитыми после революции и замененными коммунистическим патериком — именами тех, кому советское правительство намеревалось поставить памятники немедля. Сейчас от так называемого ленинского плана монументальной пропаганды (декрет «О памятниках республики» от 12 апреля 1918 года) не осталось почти ничего, кроме собственно плана, наброска из 19 имен — от Кампанеллы и Сен-Симона до Чернышевского и Плеханова (из «Города Солнца» Кампанеллы и позаимствована сама идея и почти метод увековечения отдельных персон).

Гоголь
Двор дома №7 на Никитском бульваре

Судьбу гоголевского памятника Николая Андреева, открытого в 1909-м, предопределил Розанов: «Памятник хорош и не хорош; очень хорош и очень не хорош». Так и было, мнения менялись, пока в 30-е «Правда» не повела против памятника кампанию. По легенде, он не нравился лично Сталину, хотя в газете вся критика была от третьего лица: «Наша социалистическая культура пронизана бодростью и радостью… Такого Гоголя мы хотим видеть». Новому, усмехающемуся Гоголю поставленному на бульваре в 52-м, скульптор Томский придал сталинские черты. Андреевского Гоголя, получившего прозвище «Нос в шинели», отправили за стены Донского монастыря. После смерти Сталина возвращение Гоголя — не на старое место, но во двор дома, где он сжег второй том и умер, — производило впечатление действительной перемены времен.

Климент Тимирязев
Никитские Ворота

У меркуровского Тимирязева на Никитских руки сложены так, что до сих пор шутят: памятник служит рекламой расположенного за памятником сортира. Но это не главное. Главное — неопознанные объекты справа и слева от лестницы, ведущей к пьедесталу: стилизованные под футуризм объемные серп с молотом так непохожи на «столп науки» неоклассицистского Тимирязева, что эти штуки часто считают остатком какого-то предыдущего творения из ленинского плана монументальной пропаганды. На что следует возразить, во-первых, что год идет 1923-й, начало ар-деко, а для ар-деко такие контрасты — обычное дело, хоть до нас это ар-деко не дошло, не делали; перед нами редкий, может, единственный прецедент.

Безымянный мемориал 1993 года
Дружинниковская улица

Статую Павлика Морозова из парка имени Павлика Морозова спровадили быстро, сразу в 1991 году (сейчас на месте памятника часовня), а парк переименовали. Из-за чего возникла непрекращающаяся путаница между ПКиО «Краснопресненский» (который за Хаммеровским центром) и детским парком «Пресненский» (бывш. им. Павлика Морозова). Потом случился октябрь 1993 года: ложь, частичная правда и просто умолчание по поводу тех событий кому-то до сих пор кажутся настолько нестерпимыми, что самодельный мемориал памяти жертв тех дней поддерживается во вполне презентабельном состоянии. Перед этой памятью слова «мемориал» или «памятник» лишаются своих словарноофициальных коннотаций.

Юрий Гагарин
Площадь Гагарина

Титан — это Королев: обелиск «Покорителям космоса» у ВДНХ предполагался стеклянным, эдакое фюить, только ракета металлическая, — но Королев настоял, чтобы был настоящий космический металл. Пластинами драгоценного титана облицевали «фюить» — сто с чем-то метров по вертикали. Когда строили Гагарина на Гагаринской, титан отливали фигурными блоками — 239 блоков в 14-метровой фигуре. Что, впрочем, мало занимало московскую публику, ознаменовавшую воздвижение памятника нецензурной эпиграммой: «Ликуй, Москва! Тебе подарен/Железный х…, на нем — Гагарин». Приезжие из ближнего зарубежья из-за позы, в которой изображен первый космонавт, называют его «Где чемоданы?». Приезжие из дальнего — Бэтменом. Фу!

Сезонник
Лермонтовская площадь

Булыжник — оружие пролетариата
Шмитовский проезд

Скульптор Иван Шадр, вспомним, начинал с «Памятника мировому страданию». Который после хотел вырастить в «Памятник человечеству». Но — революция, Гражданская война, проект не воплотился; однако пафос остался, этому ничего не мешало; это как роденовские «Врата ада», состоящие из множества самостоятельных фрагментов, собираемых в целое всю жизнь, — в дальнейшем у Шадра, куда ни глянь, по-разному варьируется одна тема, горьковское сострадание к гомо сапиенсу. Особенно к трудящемуся гомо сапиенсу, испытывающему от труда больше скорбь, никак не радость; где вы видели радость у Шадра? Знаменитейший «Булыжник — оружие пролетариата» в Шмитовском проезде по своей сути — изображение тяжелой мышечной работы по подъему каменюки на-гора. Про «Сезонника» в Лермонтовском сквере на Красных Воротах — на общем ноющем шадровском фоне его можно назвать даже элегичным, — так вот, про него недаром есть легенда, что Шадр лепил его с настоящего гастарбайтера, только что потерявшего сына (если верить другой легенде, моделью служил отец скульптора). Почему именно это место выбрано — неизвестно, но любопытно, что в двух шагах отсюда, у «Комсомольской», — крупнейшая биржа гастарбайтерского труда.

Дзержинский
Парк у ЦДХ

Место на Лубянке, где стоял этот вучетичевский Дзержинский до августа 1991 года, пусто до сих пор. Похоже, там вообще ничего не может оказаться. Не то философ Рыклин, не то философ Ямпольский — кто сказал, что ввиду одновременно КГБ и «Детского мира» Дзержинский выступал в безупречной роли защитника детей? Кто еще на эту роль? Пока вучетичевский памятник отдыхает под сенью струй в парке за ЦДХ, его то предлагают вернуть, то ищут ему замену, а замены все нет. Вся эта суета словно так и продолжается после 1991-го; тогда еще раздавались призывы распилить железного Феликса — а вдруг там золото партии?