Шесть пап

Суббота (22 июня)

12.10, блин, пополудни

Сижу на даче, в своей комнате под крышей. Сегодня еще не вставала и не спускалась. Называется «мама отдыхает». Только что ко мне поднимался Тимофей, говорил:

- Ну что ты здесь лежишь, пойдём на веранду. Будем там улыбаться, разговаривать, улыбаясь...

Так и сказал, клянусь. Я уже даже слегка развеселилась в самом деле и приготовилась одеваться и спускаться. Но тут случилось вот что. Я выглянула в окно, просто так, ни за чем, и увидела, что мимо нашей калитки бежит черная дворняжка, оч. симпатичная. Я её помню по прошлому лету: она живёт у Егорова, коменданта, но её прикармливает весь посёлок, как бы всеобщая любимица. Мы тоже носили ей суп, остатки курицы и всякое такое. И я так светски спрашиваю у Тим-фея:

- Это кто, Чернушка?

- Да, – говорит. – Чернушка. Она.

- О, – замечаю я, – смотри, за ней бежит точь-в-точь такая же черная собачка, только маленькая. Это что, её щенок?

И всё это звучит так, как будто мы с ним обсуждаем каких-то знакомых в клубе. Или, там, на балу у Анны Палны Sherrer.

- Да, это её щенок, – еще более светским тоном поддерживает беседу Тимофей. Потом смотрит на меня своими ясными детскими голубыми глазками и добавляет: – A ещё у них шесть пап.

Вот так. Я, наконец, как гром среди ясного поняла, какие у моего ребёнка представления о нормальной человеческой семье. Чернушка, её щенок и их шесть пап, нормально. И, главное, тут же эти шесть (действительно ровно шесть, вот что еще поразительно!) пап и пробежали гуськом: волковидные деревенские полканы разной степени шелудивости. Отлично! Хотя, если подумать, на что я рассчитывала, уходя в самостоятельное жизненное, блин, плаванье от чёртова М.?

Чёртов М. теперь живёт (или уже не живёт, непонятно) с чёртовой психоаналитичкой, Тим-фей разговаривает, улыбаясь, на веранде с бабушкой и Николаевной, а Луша сейчас вытрет сопли, пойдёт и повесится.

12.5

Не повесилась.

Не могу же я оставить своего щеночка еще и без матери. И родителей своих сиротами, в самом деле!! Было бы подло. Лучше, как приеду в Москву, сразу заведу себе этих самых «6 пап». Даже до снятия железок с зубов, клянусь. Зачем? A чтоб хоть обидно не было.

13.15

Шесть – это экстремизм. Хотя бы одного.

13.25

Трусливая, мелкая, ничтожная душонка. Шесть, я сказала! И не меньше ни одним, а то презирать тебя буду навсегда, поняла? Ну вот.

Воскресенье (23 июня)

В поездке на дачу есть два хороших момента. Первый – выйти на станции и вздохнуть чистого пригородного воздуха. И последний – выйти из метро и вдохнуть нормального воздуха и нормальной человеческой центральной жизни, тем более в воскресенье.

Сейчас уже намылась, наманикюрилась, спать неохота, автоответчик слушать страшно. Надо куда-то пойти, но договариваться уже поздно... Оо! Сейчас или никогда. Пойду пешком в клуб «Пироги», это на Дмитровке, Артур мне его показывал. Одна пойду, туда можно и одной. Там есть круглосуточный книжный магазин. Сделаю вид, что мне срочно нужна монография по истории итальянского Средневековья, что-нибудь такое. Туда, в «Пироги» эти, умные ходят.

1.35

Струсила!! Опять.

Понедельник, 24 июня-ня-ня-ня

Ну что? Вчера Луша, конечно, струсила, двух многозначительных мэнов у стойки героически игнорировала, зато закупила полтонны новых детективов, и ни о чём не жалею, потому что!! начала читать один, называется «Аптекарша». И что же – буквально на самых первых страницах описывается случай, который был лично со мной! Почти в точности. Оч. разволновалась, потому что такое (то есть, что у меня, как в книжке) в первый раз. Ну, я не любовь-морковь и всякое такое имею в виду, а реальные удивительные ситуации.

Мой собственный реальный случай был такой (надо сейчас всё в точности вспомнить и записать, это оч. важно).

Это было в десятом классе, на перемене. Мы сидели в кабинете истории, как сейчас помню. Кажется, была сдвоенная история, и все совершенно опухли от скуки. И вот, ко мне подбегает Св. Павлюченкова и хлопает меня учебником истории по голове (или это всё-таки была литература? нет, история). Хлопает очень так игриво. Мне совершенно не хотелось вставать и двигаться, и я сделала вид, что не заметила её намёка. A намёк-то был понятен: ей хотелось побегать и повизжать. Ну, она меня

...............................................................

Так. Так, так, так. Надо собраться, и еще... это. Да, еще собраться с мыслями, а главное – перестать выть.

Значит так. Просто зафиксировать.

Я сидела дома, никого не трогала. Звонок. Я заметалась, потому что была не так чтобы одета (на самом деле, вообще никак не одета, а просто завёрнута в полотенце после душа). Пока металась в поисках хоть каких-то штанов, дверь начали открывать своим ключом. Николаевна, подумал Штирлиц (она собиралась заехать за цептеровской кастрюлей). И тут входит он – М.

Как мы оказались в койке – просто не знаю, не помню, вообще ничего не помню. В голове было только две мысли. Одна – «Это должна была быть Николаевна», а вторая – «Шесть пап». Еще, на периферии, – «Цептеровская кастрюля» и совершенно непонятное до сих пор слово «полимпсест». Больше ничего. И эротических ощущений – ровно столько же. Просто по нулям. Насинг.

Ну, я ему это и сказала. Он на минутку вышел и тут же втащил два огромных чемоданища. Ну, может, и не огромных. Просто какие-то незнакомые чемоданы. И начал их деловито распаковывать: ноутбук, куча носков, его рубашки. Я сказала:

- Ты не понял. Я действительно не хочу больше никогда... – и всё повторила.

Он, на этот раз, всё выслушал, и сказал:

- Не понял?..

Ну, я еще раз повторила. И добавила, что у меня есть другой мужчина. Тут он, наконец, начал дико орать, совершенно дико. И хлобыстнул меня со всей силы по щеке, и по другой щеке тоже. И постоянно хватал за волосы, кошмар. Но я все повторяла своё и повторяла. A он орал разные слова. Типа «Люблю тебя, гадина, дрянь, идиотка!», как в кино про матросов и роковых цыганок, хоть я и в жизни не видела такого кино. Было ощущение какого-то репита, как будто это когда-то уже было. Только раньше мы всегда сначала ссорились, а потом трахались. A теперь вот наоборот.

Боюсь даже думать об этом, но если бы начали орать друг на друга прямо с порога, этим всё могло бы и кончиться. Но реально всё сложилось так, что он начал забрасывать манатки обратно в чемодан и отвалил, причем!! чуть не столкнувшись в дверях с Николаевной, к-рая теперь всё надеется, что он вернётся, и буквально разминается, как боксёр, рукава закатывает. Она бросила взгляд на мою физию (мерзкие розовые отпечатки с обеих сторон, прямо в форме пятерней. Сейчас посмотрела: какие-то мелкие прыщички пошли по этим местам, типа аллергии), и сказала только одно:

- Значит так, Луиза, ты должна выбрать. Или он, – кивок на дверь, – или я.

Господи. Ну, конечно, она. Куда я без Николаевны.