Разговоры в городе

На Патриаршем мосту 

«Похолодало, конечно. Я вот хочу себе балаклаву купить. Всю прошлую зиму мечтала об этом, хотела в этом году купить — но я же на работу через Патриарший мост хожу, вот и дождалась. Хотя там и без нее не то чтобы приятно. Интересно, если я спою «Боже, Путина сохрани!», то премию дадут или что?»

В маршрутке

«Ну вот, ребенка она ждет в апреле. Не хо­чет называть русским именем. Скучно, говорит. Хочет заграничным назвать — Дени, или Марк, или Джонатан. А дед разозлился, говорит: «Это я, что ли, 20 лет ракеты топливом заправлял, чтобы у меня потом внука Джонатан Смирнов звали?» Поругались, в общем».

В кафе

«Конечно, обе мои бабушки были странные. Одной 60, а второй 65, и обе старые девы. Вернее, как: одна бабушка никогда не была замужем, всю жизнь прожила с котом около Измайловского парка. А вторая бабушка вышла замуж, но через три дня одумалась и развелась. Даже странно, что я как-то все-таки сумел родиться, учитывая все это».

В трамвае №46

«У моей дочки в школе были такие интересные уроки музыки — учительница им рассказывала про Джона Леннона, про Deep Purple. В общем, что ни урок, то пе­редача «Классика рока». Они ее раскрыв рот слушали. И вдруг приходит на днях и говорит: «Все, мне запретили вам о роке рассказывать, теперь можно только о классике». Оказалось, из-за новых правил: «16+», «12+». В общем, теперь подросткам «Битлз» слушать нельзя. Зато Баскова можно. Но учительница им, конечно, не про Баскова, а про Мусоргского рассказывает».

В «Кофе Хауз» на Тверской

«Мне недавно знакомый рассказывал, как его чуть на семь лет не укатали. Он ехал в метро. Время — часов 12 ночи, наверное. В вагон заходит девчонка лет тринадцати, одетая как героиня набоковской «Лолиты»: юбочка клетчатая до колен, рубашечка белая, туфельки с бантиками и чупа-чупс за щекой. Встала у двери и оглядывает вагон. Так растерянно-растерянно. У знакомого моего дочь ее возраста, он через пару станций встал, подошел к ней с во­просом, мол, куда едешь в такое время одна? Она что-то промямлила, поезд остановился, из соседнего вагона выходят два бугая, хватают моего друга и обвиняют его — угадай в чем? — в педофилии. Два месяца по следователям таскали. Чудом отмазался. Оказывается, у них теперь тактика такая: ловля на живца. Короче, лично я теперь всех детишек в метро за километр обхожу».

В «Лечебном центре» на Тимура Фрунзе

«Вчера гуляли на свадьбе подруги, она со своим будущим мужем познакомилась на митинге после выборов президента, ну помнишь, тогда все выходили, воз­мущались. Вот и она тоже участвовала в каком-то шествии — и толпа ее вынесла на ОМОН. А он в оцеплении стоял, так она ему прямо под ноги и упала, представляешь? Вот это история знакомства, это я по­нимаю. Это не в чатах зависать и не на сайтах знакомств зрение портить».

В «Кофе Хауз» на Дмитровке

«Короче, пригласил меня в Пушкинский музей. Договорились встретиться у входа. Ну а я там ни разу не была, в этом музее. И как-то неудобно ему, понимаешь, сказать, что я не знаю, где он находится. Ну, посмотрю в интернете, думаю. А на работе такой аврал, что я даже пообедать сходить не успела. Ну и так вышло, что я уже в метро еду с работы, на карту смотрю, а там эта станция, «Пушкинская». Ну, ло­гично предположить, что музей Пушкина на станции «Пушкинская», да? Выхожу из метро, спрашиваю: где, типа, тут музей Пушкина? И ни одна сволочь не знает. Тут еще этот звонит, спраши­вает, где я. Ну, я, чтоб лицом в грязь не ударить, говорю: «Слушай, я тут пешком решила прогуляться, немножко заблудилась, а люди какие-то некультурные кругом, никто подсказать не может, где этот чертов музей». Короче, в итоге он оказался где-то на красной ветке».

На лавочке Гоголевского бульвара

«У моей мамы недавно кошмарная история приключилась. Она зарегистрировалась на «Одноклассниках» и нашла всех своих одноклассников бывших. Один, как выяснилось, развелся недавно, а мама в него когда-то влюблена была. В общем, закрутился у них виртуальный роман. Мама такая счастливая была! Вдруг этот дядька ей писать перестал, занес в черный список — полный игнор. Мама спрашивает, естественно, что такое. Он ей пишет: «Я с тобой больше общаться не хочу, ты плохой человек, предательница» — и так да­лее. Мама — в слезы. Оказалось, другая их бывшая одноклассница, которая, на минуточку, уже лет 20 в Канаде живет, написала ему, что моя мама про него всем гадости рассказывает. Мама пишет этой женщине: что, почему… А та ей отвечает: «А помнишь, в восьмом классе ты при всех сказала, что у меня ноги кривые? Так я с тех пор корот­кие юбки не ношу. Ты, можно сказать, мне всю жизнь испортила». А с тех пор прошло сорок лет!»

В «Якитории» на Соколе

«Летом мы квартиру ремонтировали на Тверской для одного бизнесмена. Ему нужно было пол поменять, а денег в обрез. Тогда он нанял казахов со стройки. Но те работали кое-как: медленно, плохо. И вдруг мы как-то приходим, и этот бизнесмен нам говорит громко, специально, чтобы казахи слышали, что он вчера вечером в старом дымоходе нашел телеграмму. И вроде бы это телеграмма 1920-х годов, от Булгакова его дочери: дорогая дочь, я спрятал в тайнике все наши фамильные драгоценности, береги их. Короче, казахи за один день сняли весь старый паркет — тайник искали. А у Булгакова ведь и дочери не было, и драгоценностей. В этой квартире вообще кагэбэшник жил. Звучит как анекдот — но это не анекдот ни разу».

В мате-клубе ­на «Шаболовской»

«У моей соседки с нижнего этажа всегда очень темпераментные кавалеры. Один был итальянец. Антонио, кажется. Потом иранец, Исса. Потом испанец, Диего его звали. Потом вот постарела и жила с парнем из Еревана, Тимуром. И что ты думаешь? Они все ей писали под окном «я тебя люблю» на разных языках. То есть весь дом знал, кто теперь живет в квартире 267 в по­следнем подъезде.
Тимур, правда, оказался самым темпераментным: под своим признанием, уходя от моей соседки, он дописал: «Дура, всю жизнь мне сломала». Ну, она поплакала, а потом поехала в OBI, купила белой краски и все замазала».