Путь к причалу

Вот, собственно, и подходит к концу наш удивительный творческий запой, на горизонте уже виднеются тополя Рождественского бульвара, с которого и началась прогулка по Бульварному кольцу.

Славно провели лето: загорели, поправились, а главное — обрели бесценный краеведческий опыт. Лично я теперь точно знаю, что на Сретенском люди разговаривают стихами, а на Чистопрудном юные некроготы ежевечерне предаются содомии и членовредительству. Покровский просторен, а Яузского, наоборот, мало. На Гоголевском когда-то был Костик, а на Никитском по сию пору существует опасность подхватить алкогольный делирий. С Тверским и так все ясно, а на Страстном я видел блондинку с такими внешними габаритами, что и пером не опишешь. Итак, остается Петровский, еще 449 метров волшебного кольца московских бульваров.

Начинается он от Петровских Ворот, площади самой по себе довольно скромной, но благодаря возвышающейся над ней колокольне Высокопетровского монастыря выглядящей исключительно торжественно. Монастырь отгорожен от площади трехэтажным домом, о котором еще 20 лет назад писали: «Не представляющее художественной ценности здание ухудшает обзор монастырского ансамбля и потому со временем будет снесено». Художественная ценность — вещь относительная, с тех пор рейтинг дома заметно подрос, стало очевидным, что это весьма неплохой модерн. Сносить его не стали.

А вот рейтинг ансамбля почему-то, наоборот, пал настолько, что оказалось возможным этот и без того не слишком уместный дом надстроить еще одним этажом. Изменилось вроде бы немного, но площади от этого стало заметно хуже.

Зато на самом бульваре можно наблюдать один из лучших примеров современной московской архитектуры, при этом до крайности ненавязчивый — речь идет о пластмассовых кубиках летнего павильона ресторана «Старый Токио». За эту штуковину было бы не стыдно перед потомками, но она в отличие от вышеупомянутой надстройки является сооружением временным.

А вот монументальное здание Московской городской телефонной сети, одна из самых чудовищных московских новостроек, похоже, обосновалось здесь надолго. Прежде на ее месте стояла старая усадьба, прославившаяся как обитель самой знаменитой городской сумасшедшей рубежа тысячелетий: до середины 1990-х здесь проживала знаменитая пани Броня — Белое Облачко. Потом усадьба была почти вся снесена, а на ее месте возник офис МГТС. Его горбатая крыша перекрыла одну из самых лучших панорам Москвы — вид с Рождественского бульвара на Петровский монастырь. Говорят, что мэр Лужков неравнодушен к панорамам. Когда несанкционированная мансарда на Волхонке слегка заслонила парадный вид на его любимое детище, храм Христа Спасителя, он распорядился немедля ее ликвидировать. Жаль, что мэр Лужков давно не бывал на Рождественском и ничего не знает о неприятностях с мансардою телефонного корпуса.

Что же еще сказать о Петровском бульваре, родине мудрой женщины Софьи Ковалевской (жила во дворе дома №19) и народной закуски оливье (изобретен одноименным шеф-поваром в стенах дома №14), помнящем императора Павла, поэта Рабиндраната Тагора, композиторов Глиэра и Катуара? Этот бульвар славен роскошным видом на петровские купола. На нем стоит опасаться коварства переодевшихся в гражданское участковых. Также замечено, что весна на этом бульваре наступает по крайней мере на несколько часов раньше, чем в целом по городу. И шум пяти морей здесь слышен более отчетливо, чем на прилегающих улицах, и это, конечно, неспроста — Петровский издавна славен своими мореходными традициями. Советский краевед Сытин указывал, что в 1740-е на внутренней стороне бульвара находилась чуть ли ни целая матросская слобода: здесь были дворы морских капитанов, лейтенантов, поручиков и подмастерьев. Другая морская веха истории — дом №17, подвалы которого ломились от винных бочек, ибо здесь размещались склады завода Депре, после революции переименованного в «Самтрест».

В сущности, мне Петровский бульвар представляется разноцветным фантиком от мадеры, на котором рисуют попавший в бурю корабль. Подвалы 17-го дома — его глубокий трюм, а бульварные скамейки — качающаяся палуба, над которой реют зеленые паруса развесистых лип и кленов. И усмиряют эту ретивую стихию возвышающиеся над ней золотые кресты Высокопетровского. Этот истрепанный, но гордый корабль смеет гордиться образцовой культурой быта своей достойной команды, ибо образцовая культура в принципе неотъемлема от бульварной жизни. Ведь еще в далеком 1803 году Николай Карамзин писал о только нарождающихся московских бульварах: «Где граждане любят собираться ежедневно в приятной свободе и смеси разных состояний, где знатные не стыдятся гулять вместе с незнатными и где одни не мешают другим наслаждаться ясным летним вечером, там уже есть между людьми то счастливое сближение в духе, которое бывает следствием утонченного гражданского образования».

Лучше и не скажешь, а добавлю в заключение лишь то, что в гостях хорошо, а дома лучше. И как ни больно возвращаться на поруганный корыстными застройщиками Рождественский бульвар, все равно нам, блуждающим ветеранам Мосфлота, никуда от него не деться. Первая трехлитровая банка пива, первый оборванный воротник, первая любовь (да, кстати, и все последующие тоже), а также весьма интересные виды на будущее — все там, на высоком левом берегу Неглинки. Прости меня, дорогой читатель, но закончить этот бортовой журнал я могу только стихами:

Мы по-прежнему плывем через бури,

Мы с фарватера еще не свернули,

Но сердца в заветном месте остались,

Там, где сиськи на ветру трепыхались!