Итак, мы дошли до формального окончания Бульварного кольца, которое, как мы знаем, на самом деле бесконечно. Но поскольку стартовали мы с Рождественского, и круг еще далеко не замкнут, то теперь нам пора вернуться к географическому его началу, то есть к Гоголевскому бульвару. Путь наш будет пролегать по набережным, то есть по трассе, которая когда-то и замыкала интересующее нас кольцо, в ту пору еще не Бульварное, – кольцо каменных городских фортификаций.
Большая часть нашего дальнейшего бульварного маршрута будет пролегать по местам боевой славы, ибо именно эта часть Белого города активно участвовала в боевых действиях Смутного времени. Да и ученые А.Т.Фоменко и Г.В.Носовский, гордость отечественного естествознания, уверяют в своих новейших трудах, что территория, лежащая по правую руку от нас между Москворецкой набережной и метро «Китай-город», на самом деле является не чем иным, как настоящим Куликовым полем. Отметим этот замечательный факт и идем дальше, вдоль протяженного Воспитательного дома, выстроенного в 1770-х годах. Один из наиболее ярких эпизодов его биографии – погоня мадам Грицацуевой за Остапом Бендером. Мандельштам называл Воспитательный дом нагромождением объемов, лишенных величия. В сущности, это строение было первым серьезным ударом по гуманистическим идеалам старомосковского градостроительства. По крайней мере, пока еще стоящая по соседству гостиница «Россия» – его явная наследница.
Путь от бульвара к бульвару пролегает вдоль южной стены главной государственной достопримечательности. Эти седые стены не так просты, как кажутся, они состоят не из одних балясин и пинаклей, они явные хранители тайного знания. Есть в Москве один краевед, научно утверждающий, что Кремль – это русский народный Стонхендж, что по нему можно звезды наблюдать и погоду предсказывать. Если хотите, можете вопрошать кремлевские камни о чем угодно: о видах на урожай, о всевозможном удвоении или неудвоении, даже о торжестве никому не ведомой национальной идеи.
Вот, например, первая из встречных башен – Москворецкая, она же Беклемишевская, несет на себе следы творческих исканий итальянского зодчего Марко Фрязина, возводившего ее в далеком 1487 году. Если внимательно приглядеться, можно увидеть очертания заложенных бойниц: сначала Фрязин сделал башню более низкой, но потом, предугадав будущее величие кремлевского ансамбля, накинул еще несколько метров для пущей стройности. Однако спустя 200 лет москвитянам все равно стали малы фряжские строительные нормативы, и все башни пришлось надстраивать шатрами. Отсюда мораль: что немцу хорошо, то московиту полхорошего. Не зря современные градостроители стремятся уподобить Москву Нью-Йорку, Токио и городу-сказке из фильма «Пятый элемент», об этом еще пращуры мечтали.
Следуем дальше: Петровская башня. Исторически вроде бы ничем не примечательна, но внешне явно отличается от всех прочих. Почему – никто не знает. Краеведы будущего обязательно ответят и на эту загадку: терпение и труд все перетрут, завтра будет лучше, чем вчера, – вот о чем шепчут нам эти камни.
Теперь на пути неуемного познания являются 2-я и 1-я Безымянные башни. Довольно странно столько веков оставаться без имени, когда у некоторых соседок их по нескольку. Когда-то здесь размещались огнеопасные пороховые склады, что неоднократно приводило к серьезным неприятностям. При пожарах и поджогах огненное зелье разрушало башни, взрывы происходили в 1547, 1571 и 1612 годах. При этом поговаривают, что, после того как утих страшнейший пожар 1571 года, оставшиеся в живых жители продолжали остерегаться нападения поджегших город татар. И поскольку во всем городе было не сыскать ни одного уцелевшего полена, прорехи в стенах приходилось наспех баррикадировать мертвыми телами, коих было в избытке. Безымянность этих башен мы можем рассматривать как безмолвное напоминание о безвестных защитниках нашего города. Имя может быть неизвестно, но подвиг всегда бессмертен.
Следом идет Тайницкая башня, в прошлом проездная. О ней ходило много легенд: внутри башни был тайный колодец, столь глубокий, что в 1826 году в нем умудрился утонуть кремлевский сторож. Имеются смелые предположения, что из этого колодца мог выходить еще более тайный ход к Москве-реке, а может, даже и на другой берег. В XVII веке на Тайницкой размещались часы, причем следивший за ними часовщик так увлекся, что и двор свой обустроил прямо здесь, на боевой площадке башни. К 1667 году относится свидетельство кремлевских дозорщиков: «На той башне две избы наставлены деревянные, а между изб и чулану, где часы стоят, сенишко, а в сенишке отход, из отходу идет на стену моча, и от того своду будет поруха. Кровля обвалилась, везде идет теча». И на старуху бывает проруха, заключаем мы и обращаем мысленные взоры к событиям 1691 года, когда на берегу у Тайницкой башни был торжественно основан стекольный завод, так и не порадовавший москвичей разнообразием продукции, поскольку завод построили, а мастеров, знакомых с профилирующей технологией, найти так и не сумели. Это насчет удвоения.
В 1770 году четыре башни (с Петровской по Тайницкую) были разобраны для неосуществленного строительства Екатерининского дворца, но вскоре были восстановлены в прежних формах. Романтизму в них, конечно, поубавилось. И только Благовещенская (когда-то бывшая еще и Портомойной: через нее ходили к реке государевы прачки) умудрилась дойти до наших дней нетронутой. Говорят, что везением она обязана тому, что в XVI веке на ее внутренней стене была явлена чудотворная икона. Поначалу на этом месте срубили часовню, а в 1731 году к башне пристроили церковь Благовещения, сохранявшуюся до 1932 года. Башня стала ее колокольней, а потом и приделом. Еще один вывод: Русь святая, храни веру православную!
И последняя, Водовзводная, в 1812 году изничтоженная до основания французскими саперами, но вновь возрожденная. Последний тезис: врагу никогда не добиться, чтоб склонилась твоя голова!
Делаем общий вывод: пирогами наша древняя столица, может, и не красна, но зато, смотрите, как углами замечательна! Теперь и судите сами: сколько пищи уму и воображению могут дать несколько тысяч неспешных шагов по родному городу. А ведь всего-то срезали угол между двумя бульварными скамейками.