Пусть бегут неуклюже

Идея побывать в Бейруте никогда не приходила мне в голову. Если бы не распродажа билетов по 99 долларов, и не пришла бы. Без визы предлагалось улететь в Стамбул, Бейрут, Тегеран и Дамаск. В Стамбуле я уже был, Тегеран как-то не вызывал доверия, а про Дамаск удалось вспомнить только, что там есть сталь и скакуны. Ни на то ни на другое в нашей компании любителей не нашлось; оставался только Ливан.

На фотографиях, которые я бросился изучать, купив билеты, громоздились пальмы, кедры, разбомбленные отели и уличные кофейни: странная смесь Парижа, Белграда и Грозного. Но главное — на месте съемок, судя по всему, было тепло: люди под кедрами бродили в чем-то летнем. Никаких других аргументов в ноябре не требовалось.

Прилетев, мы обнаружили в Бейруте гигантский пустынный аэропорт, таксистов, обходительных, как учителя бальных танцев, и почти тропический ливень. Элегантная дама на шпильках и в хиджабе, звеня золотом, запихивала в «лендровер» пятерых детей; муж безуспешно ассистировал зонтиком. Намокшие пальмы напоминали ершики для мытья посуды. Изо рта вырывался пар. «Это что такое?» — спросили мы водителя, везшего нас в гостиницу. «Вчера дождь, — индифферентно ответил он. — Сегодня дождь. Завтра совсем немного дождь. Послезавтра — все, нет дождя, солнце, тепло». Здорово. Послезавтра нам как раз уезжать.

При ближайшем рассмотрении Бейрут оказался совсем не похож на Париж. Скорее это был гибрид Ялты и Минска. Очень красивая набережная с редкими кафешками, рыбаками и гуляющей публикой, широкие пустынные проспекты и необъятные площади в самом центре. Образовались они, правда, не от хорошей жизни: именно здесь пролегала «зеленая линия», разделявшая христиан и мусульман, которые 17 лет подряд отчаянно истребляли друг друга. Бои шли нешуточные — следы от пуль до сих пор видны на каждом втором бейрутском здании. Центр оказался разрушен практически полностью: подбавили американские авианосцы, прямой наводкой бившие с моря, и израильские штурмовики, стрелявшие с неба. Восстанавливают его в лужковском духе — с бутиками, стеклобетонными зданиями и транспортными развязками, как на Третьем кольце. Посреди оглушительно пустого пространства площади Мучеников пока отстроили только гигантскую мечеть размером с храм Христа Спасителя. Тут же отрыли несколько древних коринфских колонн, которые грустно торчат из земли под охраной не менее грустного ливанского прапорщика. Пересекать этот циклопический пустырь довольно неуютно, особенно ночью, хотя на самом деле в Бейруте тревожиться о собственной безопасности не стоит. Машины стоят незапертые, даже в самых темных переулках прохожие любезны и предупредительны, а полиции не видно вовсе — может быть, потому, что ее удачно заменяют редкие автоматчики с грозного вида орудиями образца М-16. При ближайшем рассмотрении, правда, автоматчики оказываются безусыми скучающими тинейджерами, которые отчаянно зевают, с удовольствием фотографируются и лениво треплются с проходящими мимо друзьями. Охраняют они в основном правительственные здания и военные базы, а из мирных объектов — «Макдоналдс», в котором вообще пропускная система, как в ночном клубе: все без исключения проходят фейсконтроль и выворачивают перед стражниками сумки.

Наша гостиница называлась Berkeley Hotel: крохотный номер, телевизор с десятью арабскими каналами, английская гравюра и зеркало с неоновой подсветкой, которое всех делало похожими на вампиров. С балкона виднелся узкий переулок и чей-то офис: пустая комната, лопасти вентилятора на потолке, стол, стул. Внизу — два антикварных плоских «мерседеса». В серых драповых сумерках мерцала покосившаяся вывеска «Ресторан». Буквы Т и С не горели, Е слегка потрескивала. Все вместе напоминало даже не Ялту и не Минск, а декорации американского телевизионного детектива годов 50-х. Казалось, с неба сейчас поползут титры. Я высунулся и проверил: сверху продолжала литься вода. Внизу три старика в одинаковых пиджаках тоже подняли головы и с интересом посмотрели на меня. С того момента, как мы приехали, стало еще холодней.

Следующий день мы провели, прыгая между луж по набережной Корниш. Ветер с моря, плюс 15, дождь, который, как неисправный душ, включался и выключался без предупреждения, и ливанский зонтик за три доллара, от первого же порыва ветра сложившийся в хитро перекошенную конструкцию а-ля Заха Хадид, не оставили особенного выбора — пришлось злоупотреблять виски и притормаживать у каждого кафе. В одном заведении мы долго курили кальян, пили крепкий кофе с кардамоном и смотрели, как вода, пенясь, гуляет по летней веранде. После третьей чашки к столику наклонился официант и доверительно сообщил: «В прошлом году нас вообще смыло».

Променад, по которому публика фланировала даже во время обстрелов, пустовал. Волны перехлестывали набережную, а редкие силуэты прохожих и неугомонных рыбаков в облаках водяной пыли напоминали заблудившихся призраков. Но с каждой непропущенной лужей почему-то становилось все веселее. Все кончилось дикой алкоголической фотосессией на фоне пирса с ливанским флагом. Волны мы в объектив не поймали, зато они пару раз очень удачно поймали нас. Если кто никогда не стоял с зонтиком под морской волной — рекомендую.

Репутацию ближневосточного Парижа, а также, если верить программной статье в одном отечественном журнале, ближневосточной Москвы Бейрут сполна оправдал на следующий день, когда закончился дождь, выглянуло солнце, а на ботинках и одежде проступили красивые разводы от морской соли. Набережная оказалась забита народом, парни в олимпийках Adidas взялись гонять в футбол, а на ограждениях, как на жердочках, расселись ослепительно красивые бейрутские девушки, с интересом посматривая на прохожих.

Еще веселей оказалось вечером в районе площади Л’Этуаль — от нее лучами отходят улочки, забитые магазинчиками и кафе, и на каждой не протолкнуться: за вынесенными наружу столиками теснятся шумные компании, играет громкий арабский попс, дымятся кальяны и, кажется, все со всеми знакомы. Именно здесь можно увидеть девушек в платках-хиджабах, закрывающих лицо, и при этом в мини-юбках и сапогах до колена, а также съесть дельный круассан, выкурить кальян с дыней или ананасом и отдать дань чрезвычайно вкусным коричным булочкам размером с детскую голову. Еще здесь находится ливанское отделение сети Dunkin’ Donuts, которое в 2001 году запретило своим работникам обслуживать посетителей, «выглядящих как геи». Возле входа в него каждый вечер толпится стайка подростков с редкими для Бейрута крашеными волосами, которым, очевидно, не досталось пончика. Вид у них очень довольный.

Самый же разврат начинается ближе к 11 вечера на rue Manot и в ее окрестностях: эта улица буквально забита клубами и барами, и каждый уикенд пробка из джипов и BMW растягивается примерно на километр — покруче, чем на Петровском бульваре в пятницу вечером. Здесь обнаруживаются и все немногочисленные бейрутские экспаты, и главные модники, и лучшие невесты. В почете алжирский раи, французский рэп и американский R’n’B, а также совершенно зубодробительный прогрессив-хаус. За тем, что творится внутри, иногда можно понаблюдать снаружи, и это зрелище само по себе стоит мессы: пятьдесят высококлассных девичьих задниц в коротких юбках прижаты к стеклу и синхронно покачиваются в такт какому-нибудь диджею Моуссбеку.

Те, кто в это время не в клубе, сидят по ресторанам. Нам повезло: предупредительный старикан метрдотель нашел небольшой столик в глубине забитого народом особнячка (ливанцы не любят ждать, поэтому столики весь город заказывает заранее). Меню не предусмотрено: просто платишь 30 долларов, и тебе весь вечер и всю ночь несут еду. Сперва мезе — набор закусок: хумус, еще хумус, табуле, баба-гануш, маленькие пирожки с чем-то непонятным, но очень вкусным, куриные шарики с зеленью, потом несколько видов кебабов, кюфта, салаты, овечий сыр; остальное — а его было много — просто не удалось опознать. Все это разнообразие необходимо чередовать с маленькими порциями арака — анисовой водки, которую пьют жутко холодной из стоящего во льду кувшинчика и специально охлажденных рюмок, разбавляя ледяной водой (от чего жидкость красиво мутнеет). В общем, делают с ней то же самое, что с турецкой раки, болгарской ракией, греческой узо и французским перно.

Часа через два мы с ужасом поняли, что горячее, видимо, еще впереди, а в проходах между столиками уже танцевали граждане, правильней и быстрее нас исполнившие свою застольную партию. Особенно бросалась в глаза девица в маленьком черном платье и с ниткой жемчуга, тянущейся от шеи примерно до колен, а также похожая на Валентину Терешкову дама, не дававшая девице в смысле танцев никакой форы. В микрофон голосил местный певец, и ощущение, что мы попали на чужую свадьбу, с каждой минутой только усиливалось. Но это еще надо поискать такую свадьбу, на котором вся женская половина в какой-то момент начинает исполнять натуральный танец живота, а мужская — ей в этом грамотно ассистировать. Когда мимо нас дважды проскакал козлом дородный мужчина в пиджаке, выделывая руками смешные па, стало ясно: вечер удался.

В моем личном списке отдельным пунктом стояло посещение бейрутского Virgin Megastore. Во всех странах они разные. В лиссабонском — громадный отдел с музыкой Анголы и Кабо-Верде, целый этаж джаза и классики, уголок с португальской эстрадой пятидесятых и португальским инди-роком девяностых. В барселонском — километры кубинцев и растаманов, тонны румбы, немало старой и новой Италии. В парижском — отдельный шкаф с раггамафином, цыгане в ассортименте, афробит, какого не встретишь и в самой Африке, и, конечно, все те французы, которых черта с два достанешь за пределами Франции. В стамбульском — архивные песни Османской империи, турецкий даб и изумительный константинопольский лаунж.

В Бейруте Virgin вообще действует на правах храма: он светится на краю самой унылой площади города, рядом с недостроенной мечетью; подростки радостно катаются возле входа на скейтбордах и беспрерывно тусуются внутри, слушая новую Дженнифер Лопес и нового Махмуда Ахмеда. Про ахмедов мы поняли одно: песня тем лучше, чем чаще в ней повторяется слово «хабиби». Моментально нашелся чудный исполнитель, который сочинил вещь в двенадцать минут длиной, одним этим словом и ограничившись. Быстро обнаружился и ливанский рэп, впрочем посредственный, гигантский отсек с французами, сравнимый по размеру с отделом арабщины, революционные песни Палестины, поп-певцы из Сирии и ОАЭ, новейшие индусы, представительная подборка итальянцев, а также — совершенно неожиданно — секция с очень прогрессивной инди-музыкой: построк, микрохаус, весь Sigur Ros и даже редкая компиляция неофолка, составленная Девендрой Банхартом. И в Москве такое едва ли где увидишь. Кажется, популярностью этот раздел не пользовался — больше брали хип-хоп, но само его наличие впечатляло.

В конце концов Бейрут открылся нам, как ребенок, посопев, открывается матери. Расчистил небо, показал тайные улочки и бывшие места расстрелов, ставшие футбольными полями, укромные брассери и широкие каменные лестницы, уступами сбегающие к воде. Неприметное кафе при яхт-клубе, где можно оттащить столик на пирс и сидеть наедине с прибоем, небом и чашкой кофе. И полузаброшенный, совершенно стивен-кинговский парк аттракционов, где пощелкивают одинокие выстрелы, скалится потускневший Микки-Маус и гигантская женщина-карусель что-то кричит облакам.

В принципе, три дня в Бейруте — это много, больше не надо. Но если вставать пораньше, налегать на кальяны, арак и свежую рыбу, если обзавестись друзьями, снять машину и съездить в Баальбек и Библос, в кедровую рощу и на горнолыжные курорты, а заодно поставить перед собой задачу выяснить наконец, откуда каждый второй бейрутец знает русское слово «жениться», — и двух недель не хватит.

Алексей Мунипов, «Известия»