Приехал жрец

В прошлой жизни айтишники были дьячками. Тут редкое совпадение двух социальных характеров — устаревшего и новейшего. В чем причина совпадения? Перед нами тип маленького церковного служителя (дьячок — представитель низшего разряда клира, но «по роду занятия грамотен»), маленького жреца, человека, как говаривал Помяловский, темно-светлого, ибо «литературный дьячок всегда комичен, на самом же деле это порода крепкая, порода интереснейшая, смесь народного своеверия и народной же усмешки к высо­кому со сверхпочтением к семинарскому херувимскому; первый от мужика грамотный человек, мужика считающего темнотою и потешающего над ним особо — как все недалеко отошедшие».

Литературный дьячок всегда комичен — отчего? Живописен (синий подрясник из домашней крашенины дьячка Арефы; бородавка дьячка Вонмигласова, пятнистый нос дьячка Отлукавина и проч.), но главное смешное — строй дьячковского разговора. Дьячок всегда разговаривает с «утемнением темнот»: сумеречно, важно и непонятно для непосвященного и потешно для знающего — вот и комический эф­фект: «С благорастворением воздухов вас, Кузьма Ефграфыч! Пропела только третьестражная птица, а вы уж погрязоша вси и изидоша на брег. Какова водица, осмелюся спросить?» (М.Недолин, «Дьячок»).

Маленький служитель культа, считающий всех непосвященных темнотою и разговаривающий с утемнением темнот — да кто же это по нынешним временам? Это, господа, айтишник и есть.

Культ — налицо. Причем именно народно-своеверный, с языческой космогонией и одновременно со всем семинарско-хе­рувимским. Во всякой языческой картине мироустройства есть мужское и женское начало, Высокий Тятька и Плоская Мамка; Отец и Мать сыра земля. Разве не так же у наших героев? Мужское начало — великий Сервак и сын его Писюк, и плоская Мать — материнская плата. Имеются специальные богослужебные языки, от самых высоких до самого распространенного — церковноалбанского.

В мироустройстве есть «адд» и «аццкие муки»; есть Враг и способы борьбы с Врагом — светлое воинство бесподобного Ифигения Касперского.

Жречество подчеркивается и в героическом эпосе, так называемом айтишном юморе. Вот, например, распространеннейший эпизод.

Что происходит на взгляд менеджера (темного мужика): «Не включается компьютер — зову админа. Админ приходит, воздевает руки к небу, бормочет про себя невнятные слова, поворачивает мой стул 10 раз вокруг своей оси, пинает компьютер — тот начинает работать. Вновь воздевает руки к небу, что-то бормочет, уходит».

Что происходит на взгляд сисадмина (жреца, героя, дьячка): «Прихожу к юзеру — этот дурак так вертелся на стуле, что у него шнур питания на ножку намотался. Матерюсь про себя, распутываю, запихиваю комп ногой подальше под стол, включаю, ухожу».

С ума сойти, как смешно. И вот каждый день на работе мы имеем дело с этими но­сителями высшего знания, которые почитают нас за идиотов, а сами молятся на толстый канал, разговаривают сумеречно и важно, ничего не объясняют и всегда опаздывают, ибо живут по принципу «Не торопись на вызов. Девяносто процентов проблем решаются сами по себе, пока ты идешь. Особенно если ты очень медленно идешь».

Вот они очень, очень медленно идут. Айтишника узнаю по походке. А еще ка­ким образом узнаю? Если перед нами городской тип, то уж, конечно, должно быть нечто типичное и во внешности. Отрешенность. Это не привычная нам вознесенность медперсонала, самого даже незначительного, или учительского состава — нет, именно отрешенность. Айтишник не вовлечен в обычную служебную суету, потому что его работа как бы «про другое», перпендикулярна всякой прочей офисной деятельности. У вас служба, у него — служение. Что же касается внешнего вида и поведенческой манеры — о, у каждого из нас есть личные наблю­дения по поводу этого самого внешнего вида и манеры, но все они удивительно неделикатные. Особенно неделикатное у меня мнение относительно тех служителей культа, которые служебничают в разных провайдерских компаниях и приходят к вам домой совершать выездные требы. Как-то очень сладостно поют они ва­шему компьютеру за упокой и пытаются впарить лицензионные просфоры. И ботинки ни­когда не снимают.

Так что во имя справедливости мы опять воспользуемся собственно айтишным эпо­сом. Итак, в магазине айтишника можно узнать по тому, как он выбирает масло. Смотрит на брикетик, видит, написано «72%», и бросает обратно на полку: «Еще не загрузилось». Опять же умора. Смешно-смешно. 

Околокомпьютерные анекдоты и не могут быть смешными, потому что именно святой дух — интернет отменил анекдоты. Принцип этого вида фольклора — в бесконечном обкатывании байки. Анекдотец, передаваемый из уст в уста, плавающий в людском море, обкатывался, как пляжная галька, менялся с каждым пересказом, обретая в итоге совершенную, практически стихотворную форму, — и, как во всяком поэтическом сложении, уже слова вели за собой смысл, а не смысл — слова. Теперь, когда анекдот передается не устным, а копипастным способом, тиражируется, но не меняется, в нем явственно видна топорность и однозначность задумки — это уже просто авторская, эстрадная, кавээновская шутка. Пропал жанр.

Так вот вам еще пример из пропащего жанра — айтишника на улице можно уз­нать по следующим приметам: по грязным джинсам, торчащему из кармана рюкзака винчестеру и трем бутылкам пива в руках.

О как. То есть в своем героическом эпосе эти добрые сисадмины видят себя ковбоями. Стиль «Мальборо». Грязные джинсы, торчащий винчестер и три бутылки. Как мужественно: перед нами герои бродяжьей сетевой вселенной, воздушные шерифы. Не, ребят, не обольщайтесь. Дьяческий под­рясник (толстовка) в кошачьей шерсти, чашка кофе и очень медленная походка — вот каковы ваши типичнейшие приметы на взгляд темного мужика (то есть темной ба­бы). В общем, на взгляд глупого юзера.