Победа под Кадашами

Кадаши зажаты в тисках шумных Ор­дынки и Полянки, но в переулках всегда тихо: идеальное место для жизни, завладеть которым мечтает любой застройщик. Когда в 2002 году мэр Юрий Лужков расписался на Постановлении Правительства Москвы №889-ПП, разрешающем снос ис­торических зданий в Кадашах с последующей постройкой элитного шестиэтажного офисно-жилого комплекса «Пять столиц», никто не удивился. 36 тысяч квадратных метров чистой прибыли! Спустя несколько лет в Кадаши пришли люди с отбойными молотками.

«Помню, как в середине мая 2010 года звонит наш бухгалтер и говорит, что слышит какой-то строительный шум, — рассказывает Гребенникова. — Она спустилась узнать, что происходит, а ей говорят: «Завтра мы тут у вас все снесем». Разбирать корпуса фабрики купца Григорьева начали на следующий же день. «Мы ста­ли трубить во все возможные инстанции, в Москомнаследие в том числе, но никакой реакции не получили. А процесс идет! На наших глазах рушат строения!»

Рассказывать о героической битве при Кадашах ее участники любят. Привычка эта, скорее всего, приобретенная: два го­да хрупкого перемирия им приходилось постоянно подогревать интерес к проблеме. Всякий раз пересказывать в хронологическом порядке события 5 и 6 июня 2010 года, отвечать на одни и те же вопросы, показывать одни и те же руины. Но держатся мои собеседники хорошо. Мы сидим в трапезной с настоятелем храма прото­иереем Александром Салтыковым, градостроителем Иветтой Матюшиной, координатором «Архнадзора» Натальей Самовер, ее коллегой Алексеем Крапухиным и Юлией Гребенниковой. Пьем чай.

«Мне кажется, надо рассказать, что было между 2002-м и 2010-м, — говорит Самовер. — Приход сразу же начал суетиться, как только ощутил угрозу строительства высотных домов. Вы просто представьте, что в пяти метрах от алтаря должен был встать вот такой дом (она машет рукой в сторону окна, в котором виднеется довольно мрачный и не до конца еще заселенный жилой дом). Тут еще надо учитывать, что в середине 2000-х в Москве был спад общественной активности. Приход бился практически один, его поддерживали два с половиной эксперта. Это была безнадежная ситуация».

В первый раз народная любовь к Ка­дашам вспыхнула в октябре 2009 года: неравнодушные граждане провели ак­цию «Спасем Кадаши», выложив это предложение горящими свечами на ­тропинке около храма. Получилось очень красиво, и о Кадашах заговорили. За короткий срок численность защитников выросла с двух с половиной до нескольких десятков. «В апреле 2010-го к нам приезжал Валерий Шевчук, бывший руководитель Москомнаследия, — Юлия саркастически улыбается.

 — Он всплескивал руками и говорил: «Ах, какой храм!.. А вот фабричный корпус мы все-таки снесем». И рассказывал, что ему по ночам снится, как он защищает с нами церковь. Короче, пел песню чиновничью «Я с вами, ребята». Несмотря на комичность истории, особой ненависти к Москомнаследию (которое ныне преобразовано в Мосгорнаследие) кадашевцы не испытывают. Ну, если только самую малость. Как только разговор заходит о каких-то бумагах, подписанных задним числом, они употребляют один и тот же оборот — «ну, это вполне в стиле Москомнаследия». «Тут ничего не поделаешь. Москомнаследие всегда подчинялось строительному комплексу, — поясняет Наталья. — Шевчук мог только во сне что-то защищать».

Застройщик собирался снести все по максимуму и на освободившемся месте построить жилые дома с многоуровневой подземной парковкой. Для строительства требовалось вырыть кот­лован глубиной несколько десятков метров, в результате церковь, построенная на деревянных сваях, скорее всего, разрушилась бы, а с ней вместе «поплыли» бы и все старинные особняки по 2-му Кадашевскому переулку. Кроме того, строительство нарушило бы границы охранной зоны памятника архитектуры, церковного прихода и много еще чего. Зачищать площадку для стройки решили быстро. Вечером 6 июня 2010 года, в воскресенье, произошло то, что впоследствии назвали битвой при Кадашах.

«Ситуация была такой безнадежной, что я в блоге написала: «Ребята, можете приезжать с фотоаппаратами, потому что через три-четыре дня фабричного корпуса, скорее всего, уже не будет, — вспоминает Гребенникова. — Мы просили официальной помощи, но реакция была нулевая. Зато к нам стали приходить москвичи — и верующие, и атеисты, и ком­мунисты. Были даже казаки из Оптиной пустыни, которые на полном серьезе го­ворили, что их кто-то благословил обеспечивать нашу безопасность».

Далее было то, о чем и так все знают. Ночные дежурства добровольцев, которых подкармливали прихожане; работ­ники ЧОПа, стоящие по периметру стройки с черенками лопат наготове; депутат Антон Беляков (недавно прославивший­ся тем, что наорал на Аршавина за проигрыш нашей сборной), остановивший экскаватор. В одно из таких дежурств одна девушка познакомилась с парнем и спустя год попросила отца Александра обвенчать их в храме Воскресения Христова. Их история с защитой Кадашей окончилась хеппи-эндом. Чего пока что не скажешь о самих Кадашах.

Меня предупредили: в последнее вре­мя участники «кадашевской обороны» и «Архнадзор» друг другом недовольны. Есть ряд разногласий, касающихся рег­ламента, по которому Кадаши будут за­строены по проекту архитектора Ильи Уткина малоэтажными зданиями, напоминающими снесенные фабричные кор­пуса. «Архнадзор» считает, что регламент — прекрасный во всех отношениях; отец Александр и его сторонники — что с ним еще работать и работать. Уткин же вообще полагает, что случай в Кадашах — уникальный, первый за всю современ­ную градостроительную историю Москвы. «Тот проект, который я делал, прошел столько экспертных советов, столько об­суждений с общественностью, архитекторами, специалистами, и с белыми, и с кра­сными, и с зелеными! И каждый по-своему повлиял. Так это и должно решаться».

Главное, что не устраивает защитников Кадашей: постановление 2002 года до сих пор не отменено. То есть оно как бы не при делах, но в любой момент кто угодно мо­жет начать к нему апеллировать. «Знаете, Наташа, — обращается ко мне отец Александр, — мы не можем доверять каким-либо проектам, пока не отменено это постановление. Мы добились того, что правительство определило границы памятника, но сделали это ценой колоссальных усилий. Нам пришлось освещать все это в средствах массовой информации, и только благодаря чуть ли не всемирной известности наше уважаемое правительство пошло на такую незначительную уступку. 

Но это, вообще говоря, единичный случай и только начало ис­тории. Наша позиция очень проста. Памятник, помимо границы, должен иметь охранную зону. Ввиду того что памятник этот хрупкий и достаточно ветхий, мы считаем, что никаких подземных работ здесь вестись не должно. Прежде чем начинать что-то делать, тут должны быть произведены археологические ис­следования. Я уверен, что все это понима­ют. Мы верим, что внутренне Москомнаследие нас поддерживает. Там же культурные люди! Просто пока не высказались — два года молчат».

Мне устраивают экскурсию по терри­тории прихода. С земли все кажется невероятно милым: повсюду цветочки, аккуратные лужайки, отдельная часовенка, потрясающей красоты храм. Но стоит подняться на колокольню, как становятся видны руины фабрики, разбросанные доски, какие-то домики-времянки, в ко­торых живут рабочие, биотуалет. И по­рядок здесь наведут явно нескоро — по крайней мере на реставрацию храма правительство обещает денег уже много лет, но пока не дало ни копейки. Возможно, поможет «Лукойл», но и это пока только проект.

Отец Александр торопится — его ждут в Свято-Тихоновском университете, где он возглавляет кафедру церковных художеств. Он сравнивает Кадаши с золотом, к которому надо прорываться. Часто произносит местоимение «они». Но, прощаясь, поправляется: «Я сам не знаю, кто они. Не знаю их планов, их капиталовложений, не знаю, что они могут сделать. Но знаю, что мы до конца будем оставаться тут, в приходе, — пусть впятером, но до конца». Вообще-то, я ехала описать редкую историю со счастливым концом — энтузиасты отстояли часть старой Москвы, — но, похоже, даже хеппи-энд в Москве выглядит вот так — и никак иначе.