Живите в Москве: Сергей Пахомов

Сергей Пахомов
художник
47 лет

На Белорусской я живу год. До этого пять лет на Новокузнецкой, семь лет в Малом Каретном, пять лет на Серпуховской, а до этого за границей шесть лет — в Париже, Нью-Йорке и Берлине.

До заграницы я жил 25 лет на Академической, на улице Шверника. Рядом с моим домом был Институт акустических приборов. Из тех, что называют «институт без вывески». В праздники на этот институт вывешивали большой портрет Ленина, очень хорошо написанный красками. Ленин был добрый, с мягкими чертами, не гипертрофированный.

Там, где сейчас общежитие МГУ — ДАС, раньше был Дом Коммунистического быта, куда загнали интеллигенцию. Они на общих кухнях скандалили все.

Квартиру на Тверской я заработал в глянцевом мире — был арт-директором в Elle, Elle Decor и Marie Claire. До меня в студии этой жил алкоголик. И он там же и умер от пьянства. Когда я туда пришел, все углы были обоссаны. Тогда я понял, что, как настоящий художник я должен умереть здесь же, но не обоссать все углы, а обосрать. И когда в студию придут, я мертвый лежу, а вокруг залежи говна.

С соседями я взаимодействую по мере сил, потому что дом у нас хороший. Коридор там длинный, как в фильме «Бартон Финк». Сам дом — постройка XIX века, но верхние два этажа достроили в 1970-е. Благодаря коридорной системе все соседи периодически встречаются. Но сейчас люди в Москве изменились, стали достаточно опасливыми. И вообще, вся эта культура общаг, коммуналок прошла. Поэтому люди стараются общаться минимально, чтобы не нарушить privacy друг друга.

Я не сентиментален, мне насрать на все магазины, есть они или нет. В принципе, я не очень хорошо отношусь к магазинам, очень плохо к ресторанам и ненавижу кафе. Презираю городскую ассимиляцию в Москве. Чтобы открыть хорошее кафе в Москве, нужно быть просто идиотом. Все разумные люди открывают рестораны и кафе и кормят говном там, чтобы самим выжить.

Все сетевые магазины я в рот <…> (сношал). Ненавижу их, начиная от низовых, типа «Магнолии» и «Перекрестка» и заканчивая «вежливыми», типа «Азбуки вкуса». Я не помню, где покупаю продукты. Внимание обращаю — я очень щепетилен в этом плане — но город так быстро меняется, что это неважно, и я забываю. Это не проблема и не задача, не вопрос для большого города. А супермаркеты я люблю, потому что ворую там.

Я не даю деньги тем, кто просит подаяния. Никогда. В те времена, когда я был уличным музыкантом в Париже, если утром давал кому-то франк, то весь день не зарабатывал ничего. Это личная примета.

Притягиваются ли ко мне бомжи? В Париже притягивались, да. Я там вел романтично-аскетичный образ жизни. Играл на улице, выпивал на улице. На скамейках мог сидеть часами.

Если говорить о публичном музицировании в принципе, я полагаю, что самые лучшие уличные музыканты в Нью-Йорке. В Париже не такие хорошие, а в Лондонском тьюбе иногда хорошие встречаются, моей системы. Я профессионально занимаюсь музыкой с младых ногтей, а именно ритмикой. Для уличного музыканта важен драйв, владение пульсацией, как таковой. Французские песенки это — «труляля-траляля», а вот в Нью-Йорке есть настоящий драйв. Это понятно почему так — Нью-йорк самый важный город в смысле событийности.

Нью-Йорк это город такой, что ты утром не знаешь, что будет к концу дня. Утром ты просишь еды у прохожего, а вечером у тебя уже контракт с галереей. Настолько динамика нью-йоркской жизни сильна. Там есть темп и благожелательность к людям, которые хотят действовать. Если ты хочешь что-то сделать и знаешь примерно как, то тебя найдут, полюбят и помогут.
Нельзя сравнивать капиталистический западный мир и Россию. У нас свои приоритеты и свои формы. Другая культура. В молодости мне нравилось за границей, а сейчас мне нравится жить тут.

Любимые места в Москве и нелюбимые места в Москве — это банальный вопрос. Банальней вопроса нет.

Есть люди двух типов: которые любят артериальные пространства, и которые не любят. Я сталкивался с теми, кто не переносил Елисейские поля и Тверскую. Их пугает размер и масштаб проспектов. А других не пугает. Я из последних. По Тверской люблю гулять. Все мое детство прошло в тех краях. Я учился в Краснопресненской художественной школе и наши походы с товарищами после уроков пролегали по Тверским переулкам, Тишинке.

Я в Москве часто наблюдаю городских сумасшедших, приступы эпилепсии, кликушество. Городские сумасшедшие, идиоты и вырожденцы — это же очень интересно. Такие всегда фактурнее обычных людей.

Я люблю ездить в метро, меня часто узнают и просят сфотографироваться. Когда ввели новую форму ментовскую, такую достаточно симпатичную, где еще штаны в берцы заправлены, ко мне подошел человек на Парке Культуры, милиционер и спросил: «Вы Сергей Пахомов?». Я подумал — может из-за каких-то моих дел с модными леваками или почему-то еще — все, <..> (беда), вычисилили меня. Но оказалось, что мент этот просто мой давнишний поклонник. Он вытащил свой айфон, судорожно достал блокнот, — я заметил там надписи профессиональные какие-то — перевернул лист и попросил автограф. Это была самая приятная фотосессия в моей жизни.

Чем мне не скучно заниматься? Не скучно мастурбировать. Это одно из моих любимых занятий. Жизнь целиком состоит из величия. Поэтому что-то выделять бессмысленно. Все — каждое движение, каждый шорох, исходящий из меня, это и есть любимые дела. Я очень ветренный и непоследовательный. Вздорный самодур. По-разному ощущаю все в разные моменты времени. Сейчас я думаю так, а через пять минут по-другому.

Я гений. Гению ничего не сложно. Гению сложно только болеть. Лечусь силой воли, стискивая зубы. У меня нет никаких предубеждений — против лекарств или чего-то еще. Мне нравится поход в аптеку. Там продают барбитурат, фенобарбитал и так далее. Недаром говорят: «Всю жизнь будешь работать на аптеку».