Новости

Надежда Юринова, копирайтер:

«Мой папа был во взорванном третьем вагоне на «Парке культуры»

Через 10 минут после взрыва он уже вышел на улицу (сам), вытер с лица кровь и был готов отправиться пешком к своим родителям на Комсомольский проспект. Конечно, он был в шоке — и конечно, его забрали в скорую. Когда я дозвонилась до него, он был в приемном отделении больницы и бодрым голосом сказал, что его рана самая легкая из всех, кого туда привезли.

Через 2 часа мы с двоюродным братом приехали в больницу. Людей из милиции, МЧС, прокуратуры и ФСБ там было больше, чем пострадавших и их родственников. После серии коротких тет-а-тетов с глав­врачом и людьми в штатском мне выписали пропуск в палату. На этаже дежурили 5—6 милиционеров при полной амуниции. Отец был цвета больничных простыней с пятнами зеленки на лице, красным глазом и черны­ми от грязи руками. Живой. Сказал, что рвануло в тот момент, когда двери открылись и люди стали выходить на платформу (сам он ехал дальше, до «Библиотеки»). Множественные непроникающие ранения голени и головы, немного повреждено зрение. Завотделением довольно быстро попросил дать папе отдохнуть и отправил нас в коридор общаться с психологами. Те сказали, что всю семью сейчас ждет большая работа над своим психическим состоянием. Слово «работа» прозвучало несколько раз, и еще они посоветовали как можно больше говорить в ближайшие дни: друг с другом, со всеми подряд и обо всем, что придет в голову, не сдерживая мыслей и эмоций. Я поехала говорить со старшими родственниками.

Следующие сутки я провела не закрывая рта. Вся семья отвечала на звонки. Звонили друзья и знакомые, предлагали любую помощь, причем зачастую это были не самые очевидные люди. Звонили дальние родственники и люди из прошлых жизней, со всей страны и из-за границы. Звонили журналисты.

От Первого канала пришлось отбиваться весь день трагедии. Мне было что сказать по поводу произошедшего, но совсем не хотелось участвовать в массовом камлании на горе трупов и оторванных конечностей. Редакторша ток-шоу «Пусть говорят» звонила поочередно мне и бабушке и омерзительно сочувствующим голосом спрашивала: «Ну почему вы не придете? Ведь люди погибли». Вечером ко мне приехала бывшая однокурсница с журфака со съемочной группой НТВ, я сказала несколько слов на камеру. В эфир эти слова так и не попали, видимо, из-за того, что у меня уже не было сил говорить «чуть более эмоционально» — по просьбе журналистки.

Отец родился в рубашке. Нога заживет, зрение со временем восстановится. Он очень сильный, но я пока не представляю, как такое можно себе объяснить, сложить в какой-то дальний ящик сознания и продолжить жить как раньше. Некий человек из интернета написал мне, что мы должны быть счастливы, что так легко отделались — но, по-моему, испытывать счастье от того, что не случилось самого страшного — это какая-то ущербная позиция, и именно на это рассчитан террор. Кто бы за ним в данном случае ни стоял.

Вчера я спустилась в метро и проехала четыре остановки. Впервые я видела перед собой не фоновых людишек, а целый вагон понурых и напуганных микрокосмов. Когда это случается так близко — тут уже не до обвинений, не до обобщений. Я даже за новостями сейчас практически не слежу, занимаюсь только отцом, своей семьей, своими близкими, своей работой и, по совету психологов, стараюсь не молчать».

фотография: Владимир Федоренко/РИА «Новости»

Мария Евдокимова, хендлер:

«Мы начали применять новую методику работы с собаками

Есть методика работы с лошадьми — кавалетти. Это такие жерди, и когда лошадь идет через препятствия, у нее вырабатывается красивый широкий шаг. Мы используем ее для работы с собаками, но это сложнее, потому что у них рост другой, другие параметры. Это не первая примочка, которая пришла от лошадей в собачий мир: вид спорта аджилити, например, пришел из конкура. Хендлер — человек, который представляет собаку на выставке, на ринге. Это целая наука, связанная не только с демонстрацией, но и с ветеринарией. На рингах владельцев очень редко можно увидеть — хозяева отдают для занятий собаку кому-то, кто в этом разбирается. В Москве и Петербурге есть тренажерные залы для собак, и беговые дорожки, и бассейны».

Николай Сафронов, капитан теплохода «Федор Ушаков»:

«Готовим судно к навигации

Мы банкетное судно, сколько нам оплатят — столько и плаваем, час — так час, десять часов — так десять часов. Вот 28 мая будет большой банкет, в Углич идти будем. У нас в основном организации заказывают мероприятия — теплоход большой, одному человеку его трудновато арендовать. Сейчас стоим напротив Коломенской ярмарки, я почти постоянно на пароходе, редко куда выхожу. Моем судно, красим, драим, готовимся открыть сезон. Интернет у нас тоже есть, но плохо ловит».

Аскар Рамазанов, основатель проекта «Теории и практики»:

«Теории и практики» открылись в Копенгагене

Когда в апреле 2009 года мы запускали проект в Москве, мы, конечно, не могли себе представить, что в городе будет проходить каждый день по десять, двадцать лекций, мастер-классов, семинаров. В последнее время к этому добавились экскурсии и кинопоказы. С июня прошлого года «Теории и практики» стараются освещать все достойные внимания события в Петербурге. А в конце марта датская команда T&P организовала серию лекций в переделанном под студию гараже на заводе «Карлсберг», и плюс к сайту tandp.ru открылся сайт tandp.dk. Как ни странно, там тоже не хватает интеллектуальной активности — как выразился наш партнер в Дании режиссер Микаэль Корвиль, «мы стали слишком расслабленными, перестали думать». Пришло много людей, датские художники обсуждали свою роль в современном обществе, и все настроились на продолжение».

Владимир Пискалов, часовщик:

«Профессия часовщика умирает

Мы — старейшая мастерская на Литейном, 59, специализируемся на антикварных часах — если мы откажемся ремонтировать, то никто в Петербурге их не отремонтирует. В 1985 году здесь был первый часовой кооператив, работали лучшие мастера. За год заказчиков стало меньше, просто неправильно поставлена конкуренция: раньше мы чинили часы и меняли батарейки, а теперь их меняют на каждом углу. Люди дают часики дорогие швейцарские за не­сколько тысяч евро, им их вскрывают, а потом: «Ой, вы знаете, они у вас не ходят». Эти люди в универмагах — они не часовщики. Они отнимают у нас эту легкую работу — они зарабатывают, а мы остаемся без ­заработка. До революции были училища часовщиков, их учили 5 лет, как изготовлять, как восстанавливать детали, а дипломная работа была — создание новых моделей часов. После этого ты становился дипломированным мастером, вешал диплом в мастерской. Сейчас можно заниматься индивидуальной трудовой деятельностью, чем угодно. Государство не следит за этим. В общем, после нас часы будет чинить некому».

Наталья Сергеева, литературный редактор:

«Помогала друзьям открывать выставку «Сторона В» в «Винзаводе».

Про людей в горячих точках, там, где беда - война, катастрофа, эпидемия, и про работу гуманитарных организаций в районах, где кризис стал многолетней нормой. Это жизнь за пределами привычной цивилизации, изнанка мира, хотя порой это не так далеко от нас — Ингушетия, Украина, Югославия... Примечательно расположение. Бродильный цех — коридор между модными галереями и бутиками. А на стене напротив висят эти картинки, как ничто другое демонстрирующие непрочность нашего мира. Сильная фотография и острая тематика. Фотографы - Сальгадо, Хавив, Жербье, Близдейл... Все они снимали с «Врачами без границ».