Несмирный сад

Следом за Берсеневской начинается Софийская набережная, коей также предписано властями стать частью Золотого острова. А в XVII веке здесь, между Москвой-рекой и болотом, шумел ветвистый Государев сад, вследствие чего окрестность получила название Садовников. В XVIII веке они стали традиционным местом, где «во время триумфа фейерверки репрезентованы быть имели». В XIX веке сады обросли двухэтажными особнячками и до сих пор оставались скромным партером, обеспечивавшим визуальную связь между Кремлем и Замоскворечьем. Сейчас историческая застройка бывшего Государева сада плавно истребляется. Преимущественно это сложные лабиринты хозяйственных построек XIX века, простеньких, но составлявших основное очарование части острова, заключенной между Каменным и Москворецким мостами. Западная часть территории уже представляет собой гигантский пустырь, восточная – ожидает своей участи. Что здесь будут строить, пока не ясно, но я сомневаюсь, что застройщики найдут в себе силы удержаться в рамках предписанной малоэтажности.

Мы, стало быть, идем со стороны Каменного моста. В XVII веке он стоял не здесь, а чуть дальше, где теперь угол Дома правительства. Надо полагать, был прекрасен – огромный, застроенный мелкими лавчонками, с мельницами, с шестивратной и двоеверхой въездной башней. Если бы он сохранился, гордились бы мы им сейчас, как чехи – Карловым мостом. Нынешний мост был построен в 1938 году. Лестница, по которой пешеходы спускаются с него к Театру эстрады, известна как монумент преступлениям любви – некий юный сын наркома застрелил здесь свою невесту и сам застрелился.

Сразу за мостом находится напоминание о преступлениях другого рода. В ноябре 2000 года некий хитрый застройщик завалил здесь драгоценнейшую жемчужину древнерусского зодчества и остался вполне собою доволен.

Дом №6 до революции принадлежал Эйнемам, владельцам соседней кондитерской фабрики. Позади располагались типографские корпуса – в них печатали фантики для знаменитых шоколадок. Все это хозяйство было нанизано на прекрасный коридор узких дворов и извилистых подворотен. Про главный дом было известно, что он древен, не моложе 250 лет, а то и старше. В середине 1990-х он сгорел и превратился в коробку стен, заваленную перекрытиями. И вот как-то забрался я внутрь огарка и, орудуя топором, выявил на свет белокаменные наличники 1690-х. Возможно, что из этих окон в 1707 году иностранец Пикарт рисовал свою знаменитую панораму Москвы (трудясь над гравюрой, он передвигался вдоль набережной). Я сообщил о чудесной находке в Государственное управление охраны памятников, которое заявило, что объект принят к учету и о нем позаботятся специалисты.

А сейчас я стою у железного забора, огораживающего пустырь, образовавшийся на месте почившего памятника, вижу обгрызенную арку в стене флигеля и вспоминаю, как пробирался этим коридором четыре года назад. И как моему взору внезапно открылась неожиданная аномалия кладки. На всякий случай вдарил по ней подвернувшейся под руку рельсой и узрел идеально сохранившееся красное крыльцо, вещь для Москвы наиредчайшую. Как объяснить восторг удачливого краеведа? Как говорил какой-то заграничный киногерой, это лучше, чем трахаться.

А через месяц позвонил в инспекцию, и мне сказали: «Знаете, ваш дом упал, он же ветхий был».

– Что, сильно упал?

– Да в общем-то весь.

Утром приехал на место происшествия и узрел на куче кирпича отчетливые следы бульдозера. На этот счет у меня выработан определенный краеведческий ритуал: фотофиксация, портвейн, тризна. Тут они меня и повязали. Представители застройщика пытались засветить пленки и изъять расхищаемое народное достояние (я спасал антикварный огрызок наличника). Полдня просидел в арестантской под портретом Лужкова. Спасибо вступившейся за меня инспекции.

Дело сошло с рук не только мне, но и виновникам торжества: насколько я знаю, возмездие ограничилось переводом прораба на другой объект. Надо полагать, что теперь только удача спасет соседей, находящихся на этой же стройплощадке: Мариинское училище (№8), выстроенное на основе старинного дома Дурасова, и дом управляющего литейной фабрики Листа (№10), зиждущийся на палатах XVII века. Во дворе дома №22, говорят, тоже видели древние кирпичи, клейменные двуглавыми орлами, но я их уже не нашел. Дальше по набережной вплоть до Фалеевского переулка тянутся живописнейшие руины, плацдарм, расчищаемый для завтрашних респектабельных новостроек. Любознательные жители, изыщите возможность проникнуть внутрь огороженного квартала (такая есть)! Здесь доживают свой век последние радости уходящей старосоветской Москвы, сказочной красоты никчемность и бесхозяйственность – все то, что я особенно любил в городе своей первой юности.

Кстати говоря, это романтическое раздолбайство является историческим лицом района, в прошлом ограничивавшимся с одной стороны Балчугом, родиной первого московского кабака, с другой – Питейным, сиречь Винным, или Большим Кружечным двором. Недаром городской голова Головин в XVII веке сообщал, что по правую руку от Живого (ныне Москворецкого) моста люди «учинились непослушны, и ночью в объезде ездить опасно». Другой десятский указал жителю своего участка, что тот «живет не смирно», в ответ на что житель бесстыже замахнулся на него поленом. А на той самой гравюре Пикарта первый план занимают мужики, таскающие друг дружку за бороды.

Единственный оазис благополучия среди разрухи, заполонившей старые Садовники, – аккуратный двор английского посольства. Приходится признать, что часть старой Москвы, остающаяся за иностранцами, является в наше неспокойное время наиболее защищенной. Уж здесь-то точно ничего не будут сносить и поганить.