На дворе дрова

Ходил к археологам, ведущим раскопки храма Воскресения у Кузнецкого Моста, познакомился с Владимиром Юрьевичем Пироговым, главным архитектором Центра археологических исследований. Ну и разговорились, только не на тему его основной профессии, а о глубокой душевной привязанности Пирогова — о Пресне, на которой он провел свои детские годы. Через день мы отправились в означенную местность, чтобы вновь обсудить извечный вопрос «С чего начинается Родина?».

Оказалось, что смотреть-то здесь особенно нечего. Старая Пресня, которая жила-была в этих краях еще сорок лет назад, практически исчезла с лица земли. Но вспомнить, да и вообще потолковать в этих краях есть о чем.

От круглого павильона метро «Краснопресненская» мы вышли на Конюшковскую улицу. Места стародавние, заселялись по крайней мере 700 лет назад. «Мы как-то копали на старой территории зоопарка, у пруда, — говорит Пирогов, — нашли кое-какие следы древнего села, надгробие XVI века». Очевидно, это было Воскресенское, где в 1681 году царь Федор Алексеевич построил загородные хоромы. При царе жил настоящий белый медведь, так что, можно сказать, зоологическая тема была предопределена заранее.

После 1806 года Пресненские пруды стали местом гуляний. Они тянулись длинной вереницей, прерываемой плотинами с мостами и мельницами, от Грузин до Москвы-реки. Вдоль них был разбит первый в Москве публичный сад, в котором, по словам живописца Кадоля, «искусство сумело так имитировать природу, что здесь встречаешь очарование, не позволяющее думать, что ты находишься не в деревне». Рядом, на нынешнем Новинском бульваре, гуляли просторно, с буйным угаром, каруселями и богатой культурной программой (в частности — «мещанин Григорий Карасев на тугом канате и фокус-покус»). На Пресненских же прудах была обустроена вдумчивая романтика: беседки, музыка, кофейные домики. Зимой — каток и горки. Эта традиция сохранялась и после 1864 года, когда на территории парка открылся Зоосад; она воспета Толстым в «Анне Карениной» и Шмелевым в «Лете Господнем».

Окрестность Пресненских прудов к востоку от Конюшковской улицы не так давно представляла собой сеть карабкавшихся в гору переулков, застроенных одно- и двухэтажными, большей частью деревянными домами первой половины XIX века. Специальная литература называла эти края уникальным городским ландшафтом. Он хорошо памятен моему провожатому. Мы идем в сторону Москвы-реки; по ходу движения Владимир Пирогов проводит инвентаризацию родимой Пресни.

– Та двухэтажная Конюшковская, на которой я рос до 1968 года, практически вся снесена одновременно со строительством здания СЭВ. Остался от нее лишь один дом — небольшой огороженный особняк, выстроенный в 1895 году архитектором Клейном. Он в детстве казался мне очень загадочным, потому что внутри была какая-то лаборатория, во дворе канистры стояли. Я почему-то думал, что они там над собаками опыты ставят.

В скверике за павильоном метро, где сейчас автобусная остановка, тогда был трамвайный круг, трамваи еще такие старые стояли, как у Булгакова. А еще веком ранее как раз на этом месте была лодочная пристань Нижнего пруда. Когда пруд засыпали, на его месте появился каток (теперь это стадион Метростроя). Про пруд напоминал только Горбатый мост, памятник тогда двух, а теперь четырех революций, да и то невнятно. Все говорили: мост, у моста, а никто его не видел. Я однажды попросил родителей, чтоб мне его показали, и оказалось, что это просто такое неприметное горбатое возвышение под асфальтом. Потом его откопали и отреставрировали — именно так мы сейчас предлагаем поступить с Кузнецким Мостом. А вот эта будка — последнее, что осталось от моего дома.

Мы останавливаемся на тротуаре возле белого кирпичного сарая с надписью «Огнеопасно». Над нами возвышается крайне своевременный рекламный транспарант «Твоя свобода воображения».

– Эта штука стояла прямо у нас во дворе. Дворы здесь были классические старомосковские. С печками, дровяными сараями, летом зелено, зимой все по пояс снегом заносило. И как один проходные, потому что все дороги вели, конечно же, на каток. Перед домами были палисадники, позади огороды, по праздникам собирались все вместе, чай пили на улице. На углу Заморенова бублики продавали замечательные. Это атмосфера 1960-х, но примерно такой она была и раньше: и сто, и двести лет назад. Сейчас трудно все это представить. Тут неподалеку есть революционный музей, а в нем — большая диорама с панорамой Красной Пресни 1905 года. Я как-то зашел туда, пригляделся, а на ней и мой дом, и вся наша улица как живые.

А потом мы с Пироговым свернули в Девятинский переулок, где наблюдали некоторые чудеса современности. По правую руку стоит церковь Девяти Мучеников Кизических 1732 года постройки. Ее архаичные, почти допетровские формы заставляют предположить, что садовникам, мастерством которых восхищался Кадоль, не приходилось чересчур напрягаться, чтобы создать в этих краях деревенские ландшафты.

Пресня долго оставалась столичной провинцией. Эта добрая традиция чувствуется и сегодня. Прямо позади храма, окнами на церковный двор, стоит богатый классический особняк — портик, каменные львы у входа, благородные замковые камни над окнами. Построен он всего несколько лет назад, но стилизация очень тонкая. Не хватает лишь румяной белобрысой девки, которая у парадного крыльца кормила бы грудью барскую суку.

А вот барин есть: хозяин этого дома — всем известный народный любимец, истинный дворянин Илья Глазунов. Обустроил себе в центре Москвы этакую маленькую подмосковную идиллию. Внутри, говорят, все тоже по понятиям: бельведер, курительная, полотна Рокотова и Боровиковского по стенам. Остается только удивляться да завидовать повседневному быту столичных живописцев. Он — прекрасен.