«Музейные бабушки молодыми были намного круче любых хипстеров»

— Расскажите, какие у вас ближайшие планы?

— Долгое время музей находился на Новой площади, в очень маленьком помещении, которое сейчас передали русской православной церкви, — там он просто не мог развиваться. Несколько лет он переезжал в Провиантские склады — в абсолютно убитое пространство, откуда съехали гаражи Генштаба. Не так давно закончили перевозить все фонды, почти миллион экспонатов, но, по сути, музея как такового еще нет. То есть мы находимся в некой промежуточной точке, очень удобной для развития, когда все перевезли, а работа только еще началась. А значит, сейчас музей может свободно развернуться как-то по-новому.

Сегодня речь идет о том, чтобы исследовать коллекцию музея, отреставрировать пространство и открыть в нем разные опции — в первую очередь кинотеатр документального кино «ЦДК», который уже полностью построен и готов к работе.

— Когда он начнет работать?

— 6 июня. С запуском кинотеатра «ЦДК» в музее произойдет еще одно крайне важное событие — впервые за многие десятилетия откроется вход в Провиантские склады со стороны Садового кольца. К Новому году в планах у нас также симметрично открыть двери на Садовое и в левом корпусе. Там на входе мы хотим сделать книжный магазин и библиотеку на основе оцифрованного собрания музея — в его архиве есть редчайшие книги и подборки старинных путеводителей. Открытие этих двух входов, с одной стороны, развернет всю площадку музея к основному потоку людей, который идет вдоль его стен по Садовому кольцу, а с другой — создаст совершенно особый проход в выставочные зоны через библиотеку и кинотеатр. И естественно, вокруг этого появятся какие-то кафе, буфеты, детские клубы, площадки для отдыха во внутреннем дворе и так далее.

— Вы будете предлагать какую-то новую цельную концепцию развития музея?

— Концепция — это очень глобальная вещь, и мы не сразу будем о ней говорить. Я вижу ее формулирование как некую постепенную и максимально открытую историю, в которой смогут принять участие и горожане, и общественные деятели, и архитекторы с художниками — все заинтересованные люди. А пока нам просто нужно сделать так, чтобы сюда можно было прийти летом и приятно провести время — посмотреть хорошее кино, послушать музыку, позагорать во дворе. И постепенно, раскрывая это пространство, изучая и восстанавливая его, года через полтора-два мы выйдем к новому концептуальному решению — что такое Музей Москвы в Провиантских складах.

— Москва — это такой странный город, который не любит большинство его жителей. Образ какой Москвы, с вашей точки зрения, должен транслировать музей?

— За последнее время город очень сильно изменился. Стали появляться такие островки, города в городе, как парк Горького, «Музеон», «Гараж», пешеходные улицы и новые выставочные пространства. Эти отдельные маленькие точечки постепенно расширяются и размножаются. Если они сейчас объединятся, то совместными усилиями смогут изменить всю среду вокруг. Мне кажется, что это движение сейчас происходит. Чем мы можем тут помочь? Например, в музее сейчас есть городское экскурсионное бюро. Оно могло бы стать связующим звеном между всеми этими площадками.

Чего, к примеру, не хватает в Москве иностранцам? Пока они сидят в каком-то маленьком уютном баре на «Стрелке», им хорошо. Но стоит выйти в город — им сразу становится плохо. И музей мог бы стать проводником из одной точки в другую. В этом смысле Музей Москвы находится в идеальном месте, на пересечении всех путей: тут рядом и парк Горького, и «Музеон», и Мультимедиа-арт-музей, и Пушкинский музей, и «Красный Октябрь», и «Ударник». Будучи Музеем Москвы, мы могли бы объединить музеи Москвы.

— В состав объединения «Музей Москвы» и так входят Музей археологии, Музей «Английское подворье», Музей русской гармоники Мирека, Музей истории Лефортово и Музей русской усадебной культуры. Они все в вашей юрисдикции?

— Да.

— Что будет с ними?

— Сейчас самая глобальная задача — это Провиантские склады, а с этими музеями все более-менее хорошо и так. Конечно, хотелось бы со временем делать какие-то проекты улучшения или придумывать объединенные программы. Но, взять, к примеру, Кузьминки — Музей усадебной культуры во флигелях Голицыных: там чудная атмосфера, парк, пруды, там полы скрипят, двери со старинными потертыми ручками, прекрасные экскурсоводы. Да, можно пригласить модных ландшафтных архитекторов и посыпать цветным гравием дорожку к музею, высадить вдоль нее деревья и сделать подсветку. Но сам музей, такой искренний и сделанный с любовью, — вот что там улучшать? Это же во многом музей о прошлом, а то, что мы сейчас в этом музее имеем, и есть ближайшее прошлое. Тут нельзя прийти и бодро начать все менять, тут важна преемственность, потому что об этом и есть музей. Самое главное в работе с таким музеем, как Музей Москвы, — ничего не разрушить.

— А в Провиантских складах вы планируете что-то менять?

— Последняя архитектурная концепция Юрия Платонова, разработанная еще при Лужкове, предполагала сделать нижний уровень с выходом в метро,
стеклянный купол по центру двора и еще одну постройку на месте парковки
РИА «Новости» между музеем и Кропоткинским переулком. Слава богу, что этот проект отменил Собянин, потому что восстали краеведы и сторонники сохранения памятников архитектуры. Мы сейчас только начинаем исследовать здания, но у меня уже есть подозрение, что, если правильным образом спроецировать всю площадку, весь Музей Москвы, со всеми фондами, коллекциями, выставками, новыми направлениями и дополнительными функциями, прекрасно уместится на этих 22,5 тысячи квадратов, и достраивать и нарушать памятник архитектуры нет никакой необходимости.

— Как вы будете встраивать новые функции в памятник, ничего в нем не меняя?

— Образцом в освоении всего пространства послужит кинотеатр «ЦДК». Бюро Wowhaus, очень бережно взаимодействуя с памятником, сохранило деревянные перекрытия и освободило кирпичные стены от поздних наслоений. Кинотеатр с кафе они сделали без единого крепления, без единой современной конструкции, которая держалась бы за исторические стены; все современное модулями встроено в пространство склада, ничего в нем не нарушая. Таким же образом мы хотим освободить склады от всех поздних наслоений и нагромождений, чтобы они задышали, и дальше бережно с ними взаимодействовать.

— А что вы будете делать со всеми музейными бабушками?

— Я бы предложила как-нибудь «Большому городу» сделать такое исследование–игру «Музейная бабушка против хипстера». Что-то мне подсказывает, что эти бабушки молодыми были намного круче любых наших модников, по всем параметрам. И жизнь у них была интереснее, и были они более образованными, а главное — как бы так сказать, чтобы не обидеть современных молодых людей? — у них был более развит диапазон эмоциональных колебаний.

— Как вы совмещаете любовь к музейным бабушкам с тем, что все понимаете про хипстеров и работаете для них?

— Знаете, мне кажется, я очень европейский человек. Вот как-то так я себя ощущаю, общаясь в разных, в том числе международных тусовках. И я заметила, что у современной России есть одна ужасная проблема, которой нет в Европе. Любой европеец — и даже американец, культуре которого 300 лет, — знает историю своей семьи, историю своей страны и гордится ими. Он не только современный модник, но еще и человек с определенным багажом, с ощущением длинной истории. Он там у них еще в сто раз круче — хипстер, но у него есть чувство той самой преемственности. У нас же история выглядит так: Московское княжество, потом бах — крепостное право и триста лет Романовы, снова бах — революция и Советский Союз… Каждый раз история как будто начинается с чистого листа. И вот мы снова все строим заново. Но невозможно каждый раз все обнулять. Хотелось бы вспомнить, что было, и найти точки пересечения с людьми, которые остались от того времени, — тогда мы сможем что-то изменить. И мне кажется, что сейчас в обществе как раз чувствуется интерес к прошлому.

— К какому прошлому — царскому, советскому?

— Ко всякому — кому что интересно. Вот что вы думаете о Советском Союзе? Кокой у вас возникает круг образов, когда вы слышите эти слова?

— Ну, разные образы, которые вызывают разные эмоции: ГУЛАГ, Сталин, молодость родителей, как я ее себе представляю… А у вас?

— Для меня первые ассоциации со словом «советское» — это абсолютно счастливое детство, рай, мир во всем мире, пионерский лагерь «Артек», все бесплатно, все равны, все молодцы — все круто! А у кого-то все иначе. И работа с историей — она и нужна для того, чтобы создать какое-то поле, насыщенное разными личными ассоциациями и личными историями. Без этого мы имеем человека, оторванного от контекста. Заполнить образами этот вакуум, который почему-то образовался у российских людей вместо прошлого, — это в том числе и есть задача Музея Москвы.

Вот мы сейчас готовим первый фестиваль во внутреннем дворе музея. С 12 по 16 июня мы устроим во внутреннем дворе городской праздник, это будет реконструкция городского праздника 1913 года, с цыганскими песнями, романсами Вертинского, рассказами искусствоведов — и при этом с выступлениями современных перформансистов и музыкантов. Мы построим здесь несколько крытых шатров, сделаем небольшой амфитеатр, сцену, экран, где будем вместе с кинотеатром показывать хронику того времени. С этого, я надеюсь, наш огромный и красивый внутренний двор, каким может похвастать мало какой музей, начнет оживать. Здесь можно будет проводить любые фестивали, концерты, книжные ярмарки — что угодно.

— Почему именно 1913 год?

— Это был последний счастливый год перед развалом, мировой войной и революцией, такое совершенно особое время.

Кстати, костюмы, которые тогда носили, — это настолько круто с точки зрения искусства, моды и технического воплощения, что сейчас никто такого не сделает. Я могу сказать уверенно, что за последние сто лет в костюмах, которые москвичи надевают на вечеринки, произошла колоссальная деградация.

— Ваше назначение обсуждалось в фейсбуке у Юрия Сапрыкина, и некоторые писали, что при в всем уважении к вашим заслугам есть гораздо более опытные специалисты по современному музейному делу, при которых не своруешь. А назначение директором в такую путаную и сложноустроенную бюджетную организацию человека молодого и неопытного только играет на руку тем, кто хочет проворачивать там разные коррупционные схемы. Можете прокомментировать? 

— Деятельность центра дизайна Artplay была тесно связана с разработкой архитектурных проектов, реконструкцией, созданием пространственных концепций, и не важно, кто заказчик, бюджетная организация или частная, — схема работы всегда одна и та же, и она мне хорошо известна. Сейчас работа в городе очень сильно меняется. Многие проекты становятся открытыми, прозрачными, полностью прописанными и обсужденными в профессиональном сообществе. Очень чувствуется позитивное движение в том, что касается городского планирования и развития. И мне бы хотелось вписаться именно в эту линию. А бумажной волокиты и распределения бюджетных средств я не боюсь.

— А чего боитесь?

— Я немного боюсь, что мы придумаем много замечательных проектов, а на них не будет хватать денег. Конечно, будем искать дополнительные источники финансирования. Но сейчас не самое лучшее время для работы со спонсорами, особенно у больших культурных проектов. До 2010 года с этим было попроще, а сейчас на каждую историю с трудом находятся средства. В городе стало происходить столько культурных событий и появилось столько интересных площадок, что конкуренция за спонсоров на этой территории очень высока.

​— Вам не жалко было уходить из Artplay?

— Когда мне предложили заняться музеем, да еще таким, я задумалась. Конечно, было безумно жалко осталять Artplay, которым я занималась 10 лет. Мы ведь создавали первый московский культурный кластер с нуля. Но я всегда мечтала работать в музее и поняла, что Музей Москвы — это место для подвига. Это очень непростой проект, который потребует от меня полной самоотдачи, но я принимаю его с радостью. Я хочу сделать тут один из лучших музеев города и, если понадобится, готова находиться тут 24 часа в сутки.