Московский антиквариат

По часовой стрелке: Елена Языкова, Варвара Зеленецкая, Алексей Зайцев, Ирина Калитеевская (БГ), Дарья Анцева, Алексей Мунипов (БГ), Михаил Калужский (модератор), Степан Живов, Игорь Гурович и Григорий Пятов

БГ: Давайте для начала определимся — что вообще считается антиквариатом?

Алексей Зайцев, галерея живописи «Альбион»: У нас в законах однозначной формулировки понятия «антиквариат» нет. Но вообще, под это понятие подпадает фактически любой предмет старше 50 лет, созданный руками человека.

БГ: То есть коробка карандашей 1955 года — это тоже антиквариат?

Зайцев: Коробка, открытка, швейная машинка, копия картины Айвазовского, сделанная в 1938 году. Ну что, казалось бы, антикварного в машинке «Зингер»? Но как раз антиквары знают, что любой, даже самый странный, предмет находит своего покупателя — потому что нам часто предлагают лоты с довеском. Пара ценных вещей — и к ним несколько бог знает каких. И они все равно продаются рано или поздно. В случае с машинками — есть такая одежная марка All Saints, они в витринах всех своих магазинов устраивают инсталляции из «Зингеров». Скупают их просто тоннами.

БГ: Сразу хочется задать вопрос: почему в Москве так плохо с антикварными — даже по сравнению с Петербургом? Почему здесь такой вялый рынок? Почему просто пойти и купить старую пепельницу — это целое дело?

Варвара Зеленецкая, дизайнер интерьеров: Ну, в Питере меньше сносили, больше чердаков, где что-то осталось. К тому же там в принципе меньше выкидывают, люди как-то любят старье. А вообще — ну давайте не будем забывать, в какой стране мы жили. Сколько всего пожгли, вывезли, сколько всего просто пропало. Любой антиквар вам скажет, как редко можно встретить, например, целый дово­енный сервиз — они просто не выживали в войнах и переездах.

Зайцев: А после войны старые вещи выкидывали на помойку, потому что это рухлядь, вещизм и мещанство.

Степан Живов, режиссер: У меня есть пара знакомых, собравших по помойкам коллекции уникальной антикварной мебели.

Галерея Brocade находится в комнатке за выставочным залом «Роза Азора»

Зайцев: Старая мебель же не была рассчитана на хрущевки — и даже на потолки 2,7 м. При переездах ей в лучшем случае подпиливали ножки и спиливали навершия, в худшем — просто меняли на мебель из ДСП. Целый пласт уничтожен, искорежен или просто выброшен.

Живов: Я знаю, что всю мебель из квартиры Берии вынесли сожгли — а Берия знал толк в мебели. Или, скажем, я очень люблю старые автомобили, которых было в России очень много. Но дорогие «мерседесы» или «хорхи» принадлежали государственным организациям, которые не имели права их продавать частным лицам. Так они их просто распиливали! Громадное количество уникальных европейских машин, которые к нам попали после войны, просто уничтожили.

Григорий Пятов, галерея «Бумажные сокровища»: Наш антикварный рынок ужасно сузило еще и то, что все эти 70 лет все лучшее шло в музеи. Там хранится огромное количество материала, который мы с вами не увидим никогда. Музеям это не нужно, никто это не изучает, да они зачастую даже не музейного уровня — они там просто похоронены навсегда.

Зайцев: До войны был организован музейный фонд, и из десятков тысяч предметов, поступивших в этот фонд из разных частных собраний, по музеям было реально распределено примерно 8 тысяч. Остальные передали в государственную организацию «Антиквариат», главная цель которой была — продать это все за рубеж в обмен на золото. Она продала все, что успела продать. Не забывайте еще и то, что у нас была большая страна и вещи равномерно распределялись по музеям — а сейчас многие из них за границей. Мы потеряли и разбазарили все, что могли. Считается, что более 70% произведений искусства, представляющих высокую художественную ценность, за годы советской власти было нами утрачено — либо уничтожено, либо вывезено.

БГ: А те, которые никакой ценности не представляют, с ними-то что произошло? Ну, вот просто тарелки, ложки, открытки?

Этот граммофон из «Розы Азора» работает. Пластинку можно найти здесь же

Елена Языкова, галерея «Роза Азора»: Мы как раз торгуем предметами быта, и я точно знаю, что даже рынок обычных вещей, не обладающих никакой ценностью, у нас отсутствует. Потому что, увы, страна была очень бедная. Возьмите Францию 30-х или 50-х годов — у людей были нормальные ножи, вилки, ложки. А у нас люди жили в нищете.

Игорь Гурович, дизайнер: К тому же французы ничего не выбрасывают. А мы выбрасываем. Попробуйте найти старую вывеску или дверную ручку — черта с два.

Дарья Анцева, галерея Transatlantique: Я, кстати, знаю в Москве три магазина, которые торгуют старыми дверями, ручками, плиткой и так далее. Но они частные, полузакрытые.

Гурович: Глобальный ответ на ваш вопрос звучит так: народ, который избрал кумирами не ложку и чашку, а Достоевского с Толстым, сильно проиграл. Я в этом абсолютно убежден. Ему было по хрену, на каком стуле сидеть. Удобство, комфорт — неважны, вся государственная идеология вокруг этого строилась. И целые пласты материальной культуры просто сгинули. Вспомните эту чертову клееную фанеру, которая сгубила всю деревенскую русскую мебель — шедевральную северную, вологодскую. Никто ее не берег, она стоила копейки, ее было несложно заменить новенькой дрянью. Просто не было людей, которые бы сказали — это ценность, это надо сохранять.

БГ: А блошиных рынков и лавок старьевщиков у нас нет именно поэтому?

Анцева: Еще и потому, что у нас людей, которые готовы купить старую вещь, в принципе очень мало. Кто-то боится, кто-то брезгует — да где она стояла, да какая у нее карма… В Питере, кстати, таких людей действительно больше.

Зайцев: Потом, не забывайте, что до 2002 года на продажу антиквариата надо было получать лицензию Минкульта. То есть иметь правильно оборудованное помещение, персонал, проверенный по всяким эмвэдэшным базам, плюс пожарные, СЭС и так далее. Там даже не было никакой коррупции, никто ни­чего на моей памяти не вымогал. Но ­входной билет на рынок был в районе 10—15 тысяч долларов. И если для крупной галереи это пустяки и даже само собой разумеется — никакой дурак не будет заниматься серьезным искусством, не обеспечив его сохранность, — то для обычных букинистов и старьевщиков это было просто неподъемно.

Гурович: И это ужасно грустно, потому что антикварные — это ведь магазины, которые торгуют счастьем. Я не говорю сейчас про дорогие галереи с коллекционным товаром, а именно что доступные обычному человеку магазины. Это же лучшее в мире место для поиска подарка, себе или другим. Я вот лично планомерно спускаю свои гонорары в антикварных.

Елена Супрун и Михаил Ткачев в «Универсуме»

Зайцев: Про счастье — это абсолютно верно. Наша успешность в бизнесе напрямую зависит от того, уйдет от нас человек довольным или нет. Притом что человек, идя в антикварный, почти никогда не знает, чего именно он хочет. Моя галерея торгует живописью, и много раз приходили заказы, казалось бы, максимально конкретные. Пейзаж русского художника, сухопутный, спереди поле, сзади лес, над лесом птички летят, размер такой-то, время такое-то, цена примерно такая-то. Так вот найди человеку три картины, идеально удовлетворяющие этому условию, — он их не купит. А купит четвертую, вообще другую. Потому что главное — чтобы внутри загорелось «мое». Это как любовь.

Альбион

Остоженка, 7, стр. 1

Существует с 1999 года. Торгует русской и западноевропейской живописью и графикой XVIII—XIX веков, а также старинными гравюрами. Регулярно устраивает аукционы, ближайший — «Старинные гравюры и карты»

БГ: Игорь, вы же были в «Альбионе»? Как вам там?

Гурович: Честно вам скажу, самому мне в такую галерею даже не пришло бы в голову заходить. Я бы просто засмущался. Нет ощущения, что меня там ждут, — и, по-моему, это беда многих наших антикварных.

Зайцев: Люди считают, что антиквариат — это безумно дорого, но это же миф. Очень часто на Антикварном салоне встречаешь людей, которые рассматривают ценники и изумляются — они думали, что такая картина стоит как «бентли», а на самом деле — как обычная иномарка, вполне им по карману.

Гурович: Антикварный салон в ЦДХ? Это просто мрак. Такое впечатление, что торгует одна галерея. Скучно ужасно. У всех — один сплошной XIX век.

Российский антикварный салон

Крымский Вал, 10, ЦДХ

Главный отечественный слет антикварных галерей. Проводится несколько раз в год начиная с 1996 года. Вход платный. Ближайший, юбилейный 30-й салон пройдет с 16 по 24 апреля, в нем заявлено участие 250 галерей

Зайцев: Девятнадцатого уже мало, в основном первая половина двадцатого.

Гурович: Ну может быть. Уровень примерно одинаковый. Такое впечатление, что снова попал в учебник «Родная речь». Как так может быть? Вот я средний класс, интересуюсь антиквариатом, но там мне не на что даже посмотреть.

Анцева: Просто на XIX век самый большой спрос, очень много людей соби­рает русскую живопись XIX века. Но не средний класс, он ее просто не потянет.

«Качалка» изначально продавала литературу на иностранных языках, а теперь превратилась в комиссионку широкого профиля

Пятов: Ну почему? Большие холсты — нет, а графику и этюдики вполне может себе позволить.

Анцева: Потом, понимаете, чтобы сделать антикварный салон западного уровня, нужно вложить деньги, запретить ковровую развеску произведений. Не может уважающая себя галерея вешать на стенде в 20 метров 100 работ.

БГ: А вы в этом салоне участвуете?

Анцева: Участвую. А куда деваться? Это единственное место, куда приходят клиенты.

Зайцев: Наша галерея ориентирована как раз на средний класс, так вот, маленькие работы наши клиенты вполне себе могут позволить.

БГ: Это вот которые как приличная иномарка?

Зайцев: Да нет, почему? Мы торгуем дорогими русскими художниками, но вместе с ними — и довольно недорогими западноевропейскими, от $1?000—1?500 за работу. И совсем уж дешевыми гравюрами. Под Новый год мы устраивали распродажу по 50 рублей лист. Целую пачку распродали за две недели.

Живов: Я недавно искал гравюру в подарок режиссеру, который сни­мал фильм «Печорин». Обегал всю ­Москву. Но мне в голову не приходи­ло, что я могу зайти в такую академичную галерею, как ваша, и за абсолютно приемлемые для меня 8?000 рублей — ну это то, что я своими глазами у вас видел, — найти устраивающую меня ­гравюру.

Зайцев: Да и дешевле можно. Многие гравюрные листы продаются по $5—10. И это хорошие листы XIX века.

240 000 рублей за люстру — далеко не самый пугающий ценник в «Универсуме»

***

БГ: Хорошо, а где в Москве покупать антикварную мебель?

Зеленецкая: Лучше всего, конечно, у так называемых черных дилеров. Если меня клиенты просят что-то найти, я звоню знакомому, у которого пара ангаров, забитых мебелью. У него, кстати, многие антикварные закупают и перепродают. Но он, к сожалению, не публичный, сдать я вам его не смогу. Таких людей в Москве не один и не два.

Живов: Есть такой же ангар на «Семеновской», чудный. Я там недавно купил спинку от стула. Стул был сломан, а спинка мне понравилась.

Старинная мебель

Ткацкая, 8

Двухэтажный ангар на территории завода «Вымпел». Советская и европейская мебель, иногда целыми гарнитурами, соседствует с азиатской разных лет. Попадаются мелкие вещи — сундуки, посуда, подсвечники

Зеленецкая: На Ткацкую много возят из Голландии и Бельгии. Голландия 40—50-х — это вроде и не антиквариат, но выглядит иногда симпатично. Потом, есть же интернет, многое теперь продается там — через аукционы, разные сообщества. Кстати говоря, многие не знают, что можно покупать в «Гелосе». Всех пугает слово «аукцион», но там ничего страшного нет и часто продается всякая мелочь вплоть до чашек, ботинок и прикроватных столиков.

Гелос

1-й Боткинский пр., 2/6

Главный отечественный аукционный дом каждую неделю проводит торги, на которых продается буквально все — гравюры, книги, оружие, плакаты, предметы быта. Типичный лот с мартовского аукциона: 4 серебряные столовые ложки 1849—1917 годов за 4 000 р. Ставки можно делать даже онлайн

БГ: А вот какой-то легендарный подвал на Фрунзенской, про который все любят рассказывать?

Пятов: О, ну это место Васо.

Антиквариат

Фрунзенская наб., 52—54

Обширное место с антикварной мебелью и самой разнообразной рухлядью — куклами, бронзовыми фигурками, ­фотоальбомами и т.д. Фактически обломок Тишинки со своим укладом и харизматичным хозяином, которого все знают просто как Васо

По стоимости вилок и ложек можно определить уровень цен в антикварном. Эти 6 вилок продаются за 1 200 рублей

Языкова: Очень приятное. Там у них совершенно свой мир, вплоть до того, что они у входа устроили садик и летом сидят там. Много и мебели, и чего только нет.

Пятов: Но я там не могу находиться: пыльно ужасно.

Зеленецкая: «У Васо» — это фактически уже культовое место, и этот прекрасный грузинский человек — конечно, гений самопиара. Оно и выглядит как такое место для своих, где можно за три копейки найти сокровище. Но на самом деле там скорее реально найти за пять рублей то, что стоит рубль.

БГ: Дарья, а какой у вас порядок цен?

Анцева: От $1?000—1?500 за маленький стол или стул. У нас много подписных вещей — когда на мебели есть подпись, то есть авторской мебели. Буфеты от €7?000—10?000 до 60?000—70?000. Но тут надо понимать, что мебель ар-деко — это дорого, и дешевой она уже никогда не будет. Работы самых известных дизайнеров ар-деко — Рульманна, Эйлин Грей — стоят миллионы долларов. Кресло Эйлин Грей на аукционе ушло за $26 млн. Мы такую мебель не продаем, конечно. Не знаю, есть ли вообще в Москве коллекционеры ар-деко такого уровня. Вроде бы есть один человек, у которого есть Рульманн, но сама я не видела, утверждать не могу. Мои клиенты купить Рульманна не просят.

Transatlantique

4-й Сыромятнический пер., 1, стр. 6, на территории ­«Винзавода»

Единственная в городе галерея, специализирующаяся исключительно на мебели ар-деко. Есть свой реставраторский цех

БГ: А что вас просят клиенты?

Анцева: Просят найти мебель как в сериале «Пуаро». Или как в «Афере Томаса Крауна». Я создателям этих картин очень благодарна — что такое ар-деко, у нас публика знает смутно, а вот «как в «Афере Томаса Крауна» — это все очень хорошо понимают.

БГ: Не бывает так, что клиенты вам говорят — мы в Париже на блошином рынке видели такой же буфет за €500?

Анцева: Бывает. Бывает даже, что нам ­приносят купленную в Париже вещь на реставрацию, мы снимаем лак — а там новое дерево. На самом деле чудес уже практически не бывает, практически все подлинное ар-деко давно найдено и описано. Потом, понимаете, все мои клиенты много ездят, они же видят, что сколько стоит, — я просто физически не могу задирать цены. Поэтому я всегда могу показать, почему у меня буфет стоит 15?000: вот закупочная цена, вот цена реставрации, перевозка, мой процент и так далее.

Букинистический отдел «Акции»

БГ: А есть места, которые вы сами рекомендуете клиентам?

Анцева: Если нужна коллекционная русская мебель гарантированно высокого качества — это «Русская усадьба».

Русская усадьба

Крымский Вал, 10, ЦДХ

Антикварный салон, основанный выпускниками Историко-архивного института в 1996 году. Помимо стенда в ЦДХ есть офис в галерее Artplay

Языкова: Это фактически музейщики, занявшиеся антиквариатом. Там за каждой вещью — кропотливейшая экспертная работа.

***

БГ: Давайте вернемся к антикварным широкого профиля. Есть два очень популярных московских места — «Акция» в Калашном переулке и «Универсум» на Малой Никитской. Туда по нашей просьбе сходила модельер Елена Супрун в компании коллекционера Михаила Ткачева. Сегодня они прийти не смогли, но Елена оставила подробный комментарий.

Супрун: Я по антикварным не хожу уже очень давно, чтобы не входить в соблазн — у меня квартира и так забита антиквариатом. Но в этих двух магазинах очень хорошие вещи. На Малой Никитской цены лучше, там можно найти очень недорогие штуки. В Калашном дороже. Я спросила у девушек, которые там работают, они сказали, что в основном приходят за подарками. Для таких целей эти магазины очень хороши. На Малой Никитской замечательный выбор предметов 50-х годов, хрусталя, всяких мелочей. Лавка в Калашном рассчитана на более богатого покупателя, но у них большой выбор раритетных вещей, которые можно с удовольствием дарить.

Акция

Б.Никитская, 21/18, вход с Калашного пер.

Заслуженный московский антикварный с большим выбором буквально всего, от хрусталя и безделушек до картин, скульптур и икон. Есть букинистический отдел, а во дворе — отдельный подвал с мебелью. Цены — выше среднего

Универсум

М.Никитская, 16

Когда-то был единственным букинистическим в Москве, торговавшим книгами на иностранных языках. Постепенно расширился и стал торговать еще и антиквариатом

Пятов: Строго говоря, «Акция» тоже когда-то была букинистическим. Вообще, букинистам в Москве, и вообще в СССР, всегда было проще, потому что они не ходили под статьей. Если ты не торговал золотом, иконами и антисоветчиной — ты мог как-то спокойно жить. У меня «Акция» ассоциируется исключительно с бывшим владельцем, к сожалению, умершим три года назад. Михаил Елизарович, а фамилию не помню, потому что все его звали только Елизарычем. Это был гениальный антиквар. Встречал каждого с улыбкой, многим пытался что-нибудь найти. Бизнес свой он вел очень жестко, при этом был сама доброта — мог спокойно подарить что-нибудь. С его уходом многое поменялось. Но это по-прежнему очень сильная лавка старьевщика. Топовых вещей там, конечно, нет.

В Калашном переулке антикварной мебелью и лампами забит целый подвал

Гурович: В 90-х там были высочайшего качества литографии.

Пятов: Но сейчас-то 2011-й. В общем, Елизарыч пытался приблизить свой магазин к лавке старьевщика на Портобелло-роуд, а не лотку в Измайлово.

БГ: При этом самая дешевая вещь там стоит тысяч пять, и это будет серебряная ложка, которая на Портобелло стоит 10 фунтов.

Пятов: Правильно, потому что это русская ложка, которых мало. Хотя это чушь и бред, потому что, извините, английское серебро ничем не хуже. Но это везде так. Есть такой миф, что в провинции можно задешево найти классные вещи. А все наоборот: там один антикварный на город, и в нем лежит какой-нибудь екатерининский пятак, который стоит бешеных денег. Потому что он — один. Притом что в Москве эти пятаки можно пригоршнями скупать.

Гурович: Я часто бываю в Перми, заходил на местную версию блошиного рынка. Ничего там нет. Пермские моторы есть. А пермских ложек — нет. Хотя однажды я там купил тарелку из петербургской гостиницы «Англетер». То есть кто-то спер тарелку и увез в Пермь. Очень трогательно.

Живов: В «Акции» и правда высокие цены. Но однажды я зашел туда купить подстаканник в подарок, и, пока выбирал, моя 10-летняя дочка наткнулась на серьги и залипла — пап, купи, и все. Роскошные золотые серьги, стоили тысяч 80, кажется. Так вот, вместо того чтобы бросить меня на произвол судьбы, продавщица немедленно вышла из-за стойки, сказала ей: «Пойдем, я покажу тебе гораздо лучше», нашла какую-то бижутерию за 1?500 рублей и убедила, что они и правда лучше. Я был спасен. Век им этого не забуду.

Мебель в «Альбионе» не продается — только живопись, графика, гравюры и карты

БГ: А что с «Универсумом»?

Пятов: Раньше его все называли «Качалка», и это было единственным местом в Москве, где за семь с половиной рублей можно было купить какой-нибудь пейпербек с детективчиком Агаты Кристи.

Языкова: И альбомы по искусству.

БГ: А в какой момент он стал антикварным?

Пятов: Когда открыли границы и обнаружилось, что пейпербек на самом деле стоит 99 центов. Так что в начале 90-х у них появилась мебель, а за ней и все остальное.

Живов: Это вообще мой любимый антикварный. Там есть и побрякушки стоимостью 30 рублей, и фарфоровые блюдца ценою в «бентли». То есть там и коллекционеру есть что искать, и просто купить подарок всегда можно.

Участник экспедиции Игорь Гурович в галерее Дарьи Анцевой Transatlantique на территории «Винзавода»

Зеленецкая: По части порыться всегда приятно зайти в «Розу Азора». Но про это место уж точно все в Москве знают.

Роза Азора

Никитский б-р, 14

Закуток-галерея, устроенный как квартира: во все шкафы и ящики можно заглядывать, все продается

Языкова: Мы и хотели сделать лавку, где можно именно что порыться. Портобелло был нашим идеалом. Сейчас мы расширились, комнат стало больше, появились соседи — галерея Brocade с винтажными платьями. Это как бы гардеробная в нашей квартире. Там девочки привозят из Америки всякие старые платья, безумно красивые.

БГ: А вы откуда вещи берете?

Языкова: У нас все советское в чести, поэтому у нас классическая комиссионка. Приносят иногда мелкие перекупщики, иногда — просто владельцы. Причем комитенты у нас по многу лет одни и те же, это такой маленький клуб: что для одних мусор, для других — сокровище.

БГ: Есть еще некий центр «Город хобби» на «Черкизовской», в котором галерея у Григория Пятова — это что за место?

Мелкие предметы попадают в Transatlantique редко и быстро раскупаются

Пятов: Это центр, в котором собрали все, связанное с собирательством и вообще увлечениями. Нумизматы, филофонисты, торговцы куклами, открытками, орденами, всем для рукоделия, немного антиквариата — в общем, все подряд.

БГ: Но случайных посетителей у вас не бывает? Там ведь просто так не окажешься.

Пятов: Это 20 минут пешком от измайловского вернисажа, в принципе. Но владельцы центра не очень понимают, как его развивать и рекламировать, так что кто знает — тот знает.

Бумажные сокровища

Щелковское ш., 3 (ТЦ «Город хобби»)

Галерея, в которой продается все бумажное: старые открытки, плакаты, фотографии, письма и так далее

Пятов: При этом, знаете, раньше у нас было место на «Павелецкой», и многие клиенты туда не могли доехать. А к нам — легко, потому что едут из центра, против движения, и не стоят в пробках. Плюс у нас парковка. Пойдите припаркуйтесь на Малой Никитской.

БГ: А почему едут именно к вам, что у вас такого особенного?

Пятов: Мы целенаправленно скупаем то, что у нас в стране пока недооценено: фотографии, автографы, письма, исторические документы. И то, что называется эфемерами: вещи, которые жили один, два, три дня. Свадебное приглашение, афишка, билет на выставку Васнецова 1912 года. И есть постоянные клиенты, которые ездят к нам каждые выходные — посмотреть, что нового появилось. Они не могут купить картину за 10 тысяч евро, зато могут прийти к нам и купить прият­ный пустячок за $10. А за $1?000 — уже не пустячок, а вполне оформлен­ную вещь.

Мебель ар-деко прекрасно вписывается в самые минималистичные интерьеры – есть в ней что-то космическое

Любых эфемеров на свете осталось три, пять экземпляров. Ну кто хранил приглашения на выборы в Верховный Совет 1939 года? Но из миллионного ­тиража выжило несколько штук, и каждая стоит — как минимум десятки дол­ларов.

БГ: И кому сейчас нужно такое пригла­шение?

Пятов: Поверьте, на любую вещь найдется покупатель.

Живов: Я однажды из Венеции привез чемодан старых рубанков. В аэропор­ту на меня, конечно, смотрели как на идиота.

Языкова: Расскажу вам такую историю. Я вообще живу в Саудовской Аравии, в Москве бываю наездами, захожу как-то в нашу галерею — смотрю, стоит сломанный утюг за 2?500 рублей. Ребята, говорю, да что это такое? Вы с ума сошли? Что вы берете на комиссию? Мне говорят — а вы прочитайте бумажку на утюге. Я читаю: «Кузя. Аккуратно сбрызгивать водой три раза в день, чтобы не порвать паутинку. Кормить крошками». Короче, это эмигрировала какая-то семья и принесла нам своего любимого паука, который жил в утюге.

БГ: А цена почему такая?

Языкова: Они сказали — тот, кто купит задешево, Кузю нашего загубит. А кто заплатит чувствительные деньги — тот сбережет. Вот, понимаете, весь антикварный бизнес на этом построен.

БГ: И что стало с Кузей?

Языкова: Как что? Купили!