Мир буддущего

Все началось, когда в окошке выдачи виз я увидела за спиной служащей короля-очкарика и влюбилась в него. Немедленно. По фотографии. Король меня тоже полюбил и развесил свои портреты по всему городу. Правда, чаще всего он был изображен с королевой и втрое моложе, чем на самом деле. Но неважно — он единственный сохранял невозмутимость в бешеном Бангкоке, где все вокруг мельтешит, как на ускоренной перемотке, исходит маревом смога, шкварчит, пахнет бабл-гамом, воняет отбросами, горит неоном, кричит мяукающим голосом, пульсирует в ритме пляски святого Витта, никогда не спит и круглосуточно ест. Или готовит.

Я попыталась разобраться, из чего состоит тайская еда. В районе станции небесного метро «Сиамская», устроившись в кресле магазина, где повсюду были художественно расставлены туфли и варили кофе в баре, я открыла английскую энциклопедию «Тайская кухня» — и не продвинулась за час дальше раздела «Ингредиенты». Выяснилось, например, что в пищу идут два вида огурцов — маленькие и большие, три вида имбиря — обычный, необычный (galandal) и еще дикий, а также зимние арбузы и грибы-ангелы.

Толпа на улице наполовину состоит из туристов, а наполовину из людей, совсем не говорящих по-английски, на вопрос «направо или налево?» отвечающих «окей» и непрерывно улыбающихся. Поначалу даже не приходит в голову, что люди эти просто спешат по своим делам, а не устраивают шоу «Первый день Елизаветы Тверитневой в Бангкоке». Тем более что голова загружена перемещениями по городу под завязку.

Метро называется «скайлайн» и курсирует под небесами (хотя недавно сделали и подземную ветку). Тук-туки везут не туда, куда тебе нужно, а туда, где хозяин заплатит им за доставку клиента в заведение. Такси в этом смысле немногим отличаются от тук-туков — но все это месиво как-то ездит и добирается сквозь адский трафик до своих целей.

Я добралась до храма.

При виде лежащего на боку сорокаметрового Будды в Ват-По приходится забыть о том, что может быть и чего не может: передо мной человек, которого расперло так, что пришлось изобразить его в виде огромной золотой личинки. И действительно — как иначе объяснить, чем он отличается от остальных людей и что с ним произошло?

Перебраться на противоположный берег широкой и мутной Чао-Прайи, делящей город на две части, можно на речном автобусе за 2 бата. Растерянные туристки из Италии не верят: вчера их торжественно возили на тот берег на лодке с парусами за 500. А на ту сторону нужно, потому что там стоит Ват-Арун, храм Рассвета, символ Бангкока с рекламы L&M.

В сам храм не пускают. В саду вокруг полно ленивых от жары кошек. У классной комнаты рядком стоят монашьи тапочки, внутри мальчики в оранжевых одеждах слушают монотонный учительский рассказ. На цыпочках я забираюсь в библиотеку, где в послеполуденный зной обнаруживаю одного-единственного монаха. Он даже не поднимает на меня глаз.

Вернувшись на свой берег, смотрю закат из кафе на пристани. Дверь туалета залеплена выцветшим рекламным плакатом Pepsi: оттуда на меня строго и недоверчиво глядит Дэвид Бекхэм, а по его дурацкой метросексуальной морде бегает маленькая ящерка.

Через пять дней, наполненных головокружительными подробностями, и пять сумасшедших ночей в городе, где «спать» означает «спать с кем-то вместе и платить за целую ночь», понимаешь, что, как бы ты ни любила мегаполисы, Бангкока хватит. Лимит восприятия кончается.

Неподалеку от столицы есть два острова: Ко-Самет и Ко-Чанг. До первого три часа маршруткой и корабликом, до второго — пять.

Вечер перед переездом на Ко-Чанг безнадежно испорчен: выясняется, что этот остров — одно из немногих мест в Таиланде, где еще осталась малярия. Репеллент, содержащий что-то типа дихлофоса, отыскивается в аптеке, а вот начать пить таблетки за две недели до путешествия уже не получится. «Ай-ай-ай, — неодобрительно мычит путеводитель, — ну что ж, очень плохо. Вы едете на свой страх и риск». Ну здравствуйте: вот тебе и рай на земле, и море с солнцем, и пляж с Леонардо Ди Каприо. Впрочем, чтобы добраться до Пхи-Пхи, где снимали «Пляж», или других роскошных южных островов, нужно ехать целый день — а где взять этот день в отпуске? Внутренние перелеты из Москвы, если едешь самостоятельно, забронировать сложно. Таким образом, получается все равно Ко-Чанг — на Ко-Самете, объясняют мне в местном турагентстве, для вас будет слишком спокойно.

В маршрутке знакомлюсь с толстеньким симпатягой из Канады. Он прекрасно знает остров Ко-Чанг, он там с женой своей познакомился. Хвалит Lonely Beach, поливает грязью популярный White Sand Beach за излишнюю попсовость и рассказывает, как было хорошо несколько лет назад, когда никаких отелей на острове не было.

Я покупаюсь на рекламу. Когда мы добираемся до места, уже темно. Топаю к ресепшн по еле различимой тропинке в тропическом лесу: под ногами что-то хлюпает, в ногу кусает комар — здравствуй, малэриа эриа! Мое бунгало в первом ряду — у самого крыльца шипит море, но в москитной сетке дыры. Надо было ехать на Белопесковый пляж — глупый антиглобалистский порыв, кажется, может обойтись слишком дорого. Иду ужинать — мне понадобятся силы для борьбы с болезнью.

В ресторане на дощатом полу разбросаны подушки и бэкпэкеры. У одного из них день рождения. Меня зовут в компанию, в качестве аперитива протягивают огромный джойнт и объясняют, что Ко-Чанг — настоящий рай. В раю, однако, полтора часа не несут еды. Пока я жду, представляется редкий шанс наконец выяснить, что творится в голове у свободных путешественников.

– It’s so relaxing place, — делится радостью 22-летний именинник.

– And why are you so tired? — с цинизмом загнанной и голодной 27-летней лошади вклиниваюсь я.

Именинник теряет ко мне интерес моментально и, видимо, начинает сожалеть о том, что позвал к столу незагоревшую тетку, лишь внешне похожую на свободного человека из западного мира, а внутренне идеологически чуждую и совершенно прогнившую.

– Ты видела его тату? — спрашивает меня загорелая девушка, показывая на парня справа.

Я отрываюсь от зеленого карри, которое мне в конце концов принесли вместо красного, но как реагировать, не знаю. Девушка не отстает:

– Ты видела тату Боба?

– А кто это — Боб?

– Ты не знаешь?! Боб прожил здесь семь лет. Представляешь, все бросилѕ Это же моя мечта — жить в Азии! И он всегда останавливается здесь, в одном и том же бунгало.

Боб с удовольствием показывает девушке свои татуировки: «Вот эту я сделал сам, это было адски больно».

Решив, что живая бэкпэкерская легенда — ровно то, что мне нужно, занимаю очередь к Бобу. Тактично хвалю технику татуажа, даже щупаю, где просят. Наконец, завожу светский разговор на тему малярии. Мне интересно, не было ли за семь лет в Таиланде у Боба каких-нибудь проблем со здоровьем.

– Что ты имеешь в виду? — напрягается Боб. — Какие здесь могут быть проблемы?

Окей, действительно, ит из соу релаксинг. Исчерпав свой лимит бестактности, я делаю вид, что не слышу, как через пять минут Боб делится с другом воспоминаниями о том, как вкусно кормили в последней больничке. «Они проверяют всю твою кровь на все болезни всего за две тысячи бат. Представляешь, сколько это стоило бы в Бельгии?»

Но Боб — волонтер, работал с уличными детьми и собаками; туристам на этом острове ничего не грозит. Разве что...

С утра открываю дверь в шипящее море. Как положено, сбоку над волнами привешено солнце. Сладостно затягиваюсь сигаретой под размышления о том, что жизнь удалась, как вдруг из соседнего бунгало выходит двухметровый нордический красавчик. Вид у него всклокоченный.

– Привет, — говорит он и с этаким нажимом спрашивает: — Как тебе спалось?

– Хорошо спалось, спасибо. А тебе?

– Скажи, в твоем бунгало есть мышиное дерьмо?

– Что, прости? Как ты сказал?

– Мышиное дерьмо! Я всю ночь спал в мышином дерьме, — и, видя, что я начинаю сгибаться от хохота, добавляет обиженно: — Ничего смешного!

После этого диалога переезд на Белопесковый пляж представляется мне делом решенным.

До лучшей жизни нужно добираться на сонгтеу — это такой пикап с открытым сзади кузовом. Я еду в этом сонгтеу совершенно одна, хлещет дождь, мимо проплывает нечеловеческой красоты морской берег. По пляжу под теплым дождем иду пешком почти до самой Каменной скалы, где получаю такое же бунгало за те же деньги, только с ванной, выложенной белоснежным кафелем. Москитная сетка — комар носа не подточит, ни одной дырочки. Постель чистая. Засыпаю, слушая, как чмокает море, барабанит дождь, а раз в час на крышу бунгало с грохотом падают листья длиной в локоть. С утра выясняется, что местным жителям не лень заморозить льда, приготовить фруктовый шейк, который будет дымиться под утренним солнцем, сделать человеческой тайской еды, постирать постельное белье и поменять прогнившую ступеньку в деревянной лестнице — вдруг к ним заедут нормальные люди, не бэкпэкеры?

Видимо, подозревая, что так может получиться, тайцы Белопескового пляжа открыли пару неплохих баров. Часть населения острова, пытаясь приобщиться к глобальной хип-хоп-культуре, переквалифицировалась в диджеев, вторая каждый вечер изводит ведро керосина, устраивая любительское пироманское шоу на песке: таких же подростков, танцующих с огнем, можно увидеть на газонах Берлина или площадях Праги.

Мой приятель Энди, строитель из Лидса, здесь с другом. Друг, тоже строитель, на вид абсолютно нормальный, хлопнув рюмку текилы, выдавливает себе лимон в глаз. Это ему кто-то из местных объяснил, что здесь так принято. «Ну ты ведь не будешь так делать?» — спрашиваю я Энди. «Я?! Я что, похож на человека, который будет делать такую хѕню?» — говорит он и выдавливает себе лимон в глаз. Они пьют уже десять месяцев, без отдыха. Это не первый и не последний их остров.

Энди мне, честно говоря, лучше всего запомнился.

А вообще, ведь не знаешь, что останется в голове. Большая волна, которая внезапно зашипела за тобой, пока ты плыла к берегу, и напугала тебя до полусмерти. Или собачка величиной с ладонь в маечке с надписью «Happy» на полу в парикмахерской. Или девушка-тайка ночью в баре, которая объясняла, что верит в Будду, но не верит в реинкарнацию: «Мой отец умер. Если бы он заново родился на земле, я бы об этом знала. Я до сих пор звоню ему по ночам, ты это понимаешь?» Ее брат, который, как почти все местные, все равно что немой — ни одного слова по-английски, – смотрит жадно. «Ему любопытно, — растолковывает сестра. — Тайцам вообще очень интересна белая кожа. Можно ему тебя потрогать?»

Или вот в Ват-Фра-Кео, у алтаря Изумрудного Будды, крошечного, как кукла, меня знаком попросили сесть, чтобы не застила. Я не знала, куда деть руки, и сложила их лодочкой. И тут вдруг сознание отказало напрочь. Место намоленное, статуя известнейшая, и признаваться в том, что именно здесь я почувствовала некое дуновение, вероятно, производимое при вращении чертова колеса дхармы, неловко так же, как, не знаюѕ целовать брусчатку на Красной площади.

Или как я плакала от того, какой красивый летний наряд у Изумрудного Будды. Плакала в музее королевских регалий и монет! Ну не дурочка?

Или как дождь взбивал воду в каналах, и по всему Бангкоку расползался острый, какой-то ужасно женский запах. Он и сейчас там. А я здесь.