Печатников переулок, изгибаясь, выходит на бровку высокого холма, когда-то ограничивавшего долину Неглинки, ломается и резко уходит вниз, к Трубной улице. Вид отсюда открывается фантастический: переулок смотрит прямо на золоченую колокольню Петровского монастыря. Каждый раз, проходя мимо, думал: зайду как-нибудь вечером, сфотографирую выдающуюся панораму в лучах заходящего солнца. Вот наконец пришел, а уже поздно, вместо колокольни подъемный кран до самого неба. Административное здание на 16 000 м2 полезной площади. В принципе, изначально предполагалось вывести в Печатников малоэтажную часть и тем самым сохранить перспективу. Но часто бывает так, что в процессе стройки увлекаются и забывают о данных обещаниях. Хотя поживем — увидим.
Ладно, поберегу нервы и сверну направо. И вам советую: дома 5 и 7 — истинное чудо краеведения. Вы их видели в первой версии «12 стульев» — в крошечном особняке с разлапистыми кариатидами проживала Эллочка-людоедка. Замечательная прозорливость: на самом деле Эллочка жила не здесь, а в Варсонофьевском, но если бы собралась выбирать себе дом по собственному вкусу, сделала бы что-нибудь именно такое. На фасаде имеются буквы «ПС» — инициалы первого хозяина дома, карьерно продвинувшегося в 1890-х годах крестьянина Петра Сысоева. За подворотней скрывается один из лучших дворов старого города. Полное ощущение того, что вы перенеслись на полсотни лет назад. Впрочем, ненадолго: оба этих дома уже стоят в списке аварийных. Даже если это означает не снос, а якобы только реконструкцию, все равно не будет больше этого вьюна, этих кошек, веревок с бельем, детских колясок в открытом настежь подъезде, желтого абажура, волшебного мира, о котором поэт Рейн сказал: «А Печатников, Колокольников – как печальные алкоголики»...
Отсюда мы выходим как раз в Колокольников, также круто сбегающий вниз. Лет 20-30 назад зимой хитроумные местные жители ставили на въезде в переулок самодеятельный «кирпич» и катали детей с горы на санках. Этот переулок примечателен прежде всего тем, что в нем проживал Иван Моторин, создатель знаменитого, хотя и безмолвного Царь-колокола. В соседнем Большом Сергиевском зимовал у родственников юный Лермонтов, а на втором этаже дома 18 была мастерская Эрнста Неизвестного. В Большом Головине была знаменитая на всю Москву пивная, где обретались многие деятели советского искусства и архитектуры (в связи с чем его называли «больной Головин»). Вообще же эти переулки не имеют выраженного собственного лица. Здесь легко заблудиться, проходные дворы и улицы сплетаются в какой-то заколдованный узел, и каждая старая подворотня имеет свои замечательные свойства характера. Так что маршрут выбирайте сами.
Меня в этот раз сопровождал известный краевед Сергей Никитин, который предложил не валять дурака, а сразу проследовать в Последний переулок. Мы обогнули дом 11 по Головину и вышли к живописному деревянному бомжатнику, откуда спускается лесенка в соседний двор, расположенный метра на три ниже. Дальше — подворотня, через арку которой открывается странный вид: половина мужика в плавках. Это показались знаменитые атланты работы скульптора Налича. В полном виде они похожи на троллей из фильма про хоббитов. Было бы смешно, когда бы не искреннее сострадание к жителям дома напротив, вынужденным любоваться этим чудом современности и зимой, и летом. Впрочем, что там мужики в плавках, эти переулки и не такое видели. Окрестности Сретенки, в прошлом называемые Грачевкой, издавна славились отборной низостью нравов. Чехов, описавший все это в рассказе «Припадок», так и заявлял: не переулок, а центр рабовладельческой торговли. Впрочем, здесь и теперь борделей в избытке, и красуется на стене свежая надпись «Хотела свободы, а стала проституткой»ѕ Но Никитин вел меня сюда не за этим: нас интересовали культурологические аспекты двора жилого дома на углу Трубной и Последнего переулка.
– Вся эта красота появилась лет 7-10 назад, и это третья формация Сретенки за последнее столетие, — излагает Никитин. — В самом конце XIX века городские власти озаботились так называемой валоризацией нищего и грязного района красных фонарей. Центр все-таки, неудобно — стали застраивать переулки доходными домами средней руки, по ходу давая им новые названия. Сумников стал Пушкаревым, Мясной — Последним, однако район все равно оставался захолустным. Сретенка, как театральная кулиса, ловко скрывала облезлость своих окраин и избежала реконструкции даже в сталинские годы, а ведь была частью парадной дороги к ВСХВ. По какой-то странной логике были полностью перестроены более далекие Мещанские улицы, а здесь возникло лишь несколько скромных домов (например, Печатников, 9), стиль которых можно назвать «севастопольским»: дома таких серий практически не встречаются в Москве, зато их полно на юге Советского Союза. Настоящая новая валоризация наступила в конце 90-х.
Этот двор — как раз характерный пример того, во что постепенно превращается бывшая Грачевка. Запоздалое воплощение чаяний архитекторов 80-х, свобода, свалившаяся на неокрепшие головы: как здорово, что есть столько всякого интересного — можно и плиточкой, и красками разноцветными! Получился совершенный хаос. Да и качество строительства было ниже среднего — не случайно именно здесь родился термин «дом пониженной элитности». И хотя здесь все так чисто и аккуратно, я никогда не видел местных детей, гуляющих, вообще нет дворового пространства как такового. А в немногочисленных еще не тронутых сретенских дворах жизнь бьет ключом — кубок громокипящий!
Рассуждая подобным образом, обходим это странное пространство, материализованные грезы нынешних Эллочек, и через калитку в железной ограде выходим к Большому Сухаревскому. Этот переулок еще не сильно перепахан, в нем можно найти немало живых примет славного прошлого. Приглядитесь к серому дому 6/8. Над дверями подъездов еле виднеются закрашенные надписи, при должном усердии можно прочитать: «Рабочее жилтоварищество — наша крепость» и «Отдай всего себя революции, как это сделал Ленин». Между ними (где вывеска салона красоты) был еще один лозунг: «Мы путь Земле укажем новый». Как раз за такие сюрпризы мы и любим эти старые, лысые, еще не вполне валоризованные переулки.