Лубянка-Лубянка

20 декабря страна отмечает День чекиста. Как нам повеселиться в этот важный праздник, чем развлечь себя по случаю торжества? Примерно два года назад экскурсионное бюро "Владимирское подворье" разработало для любознательных москвичей и гостей столицы маршрут с выразительным названием "Люди молчаливого подвига". Предполагалось на знаменитых "воронках" (они же "черные маруси") катать всех желающих по тем местам первопрестольной, что связаны с героической деятельностью ВЧК (она же ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ, МБВД, ФСК, ФСБ). Однако за отсутствием желающих (заинтересованность выказывали лишь московские школьники) маршрут был снят с репертуара. Впрочем, это не столько недоработка агентства, сколько заслуга горожан. Они и так давно знают: куда у нас не пойди, все так или иначе будет уже помечено людьми молчаливого подвига.

Я смог убедиться в этом лично, несколько часов провозившись в "Мемориале" с посвященным чекистской Москве архивом из нескольких тысяч каталожных карточек. На каждой – адреса. Извольте навскидку: Пресненский вал, 39 – Брестская концентрационная больница; Большая Никитская, 45 – Главное управление принудительных работ НКВД; Знаменка, 3 – Военный отдел ВЧК; Малый Знаменский переулок, 3 – особый отдел ВЧК; Кривой переулок, 3 – пакеточная мастерская при городском исправдоме; концлагеря в Бескудниках и Владыкине, и прочая, и прочая... Иными словами, выработать самостоятельный маршрут не проблема. Если нашим читателям 20 декабря или когда-либо еще захочется придать своим прогулкам некоторую историко-культурную осмысленность, советуем использовать настоящую публикацию в качестве скромного путеводителя. А заодно предлагаем простейшую для Москвы кольцевую композицию: от Лубянки – к Лубянке.

Сразу скажем: в действительности все начиналось с Поварской – именно сюда в марте 1918 года перебралась из Питера четырех месяцев от роду чрезвычайка. Однако место было выбрано неудачно. Здесь, на самой аристократичной улице Москвы, жили когда-то дядя Пушкина Василий Львович и дочь поэта Мария Александровна (в замужестве Гартнунг). Здесь граф Толстой поселил очаровательное семейство Ростовых. Сюда, в церковь Симеона Столпника, ходил Гоголь. Чуткие к историческому наследию чекисты, занявшие поначалу 52-й дом, не продержались и месяца: уже в апреле они перебрались на Лубянку. На Поварской, в доме 22, квартире 5, остался только пункт приема посылок и передач для заключенных северных колоний ВЧК. Засевшего в этой конурке офицерика терзали призраки князей, графьев и бесовски прекрасных фрейлин, так что в конце концов им овладела черная меланхолия, бледная немочь et un запой.

Лубянка оказалась местом куда более подходящим. Когда-то здесь находились села боярина Кучки, который, согласно легенде, был жесток, туп и страшен во хмелю. Позже, на рубеже XV-XVI веков, Иван III, выстраивая жесткую вертикаль, занялся депортацией вольнолюбивых новгородцев, в частности переселил в Москву целую улицу, прозывавшуюся Лубяницей, или Лубянкой. Название прижилось и среди аборигенов. Дальше – больше. В 1662 году на Лубянской площади казнили тридцать зачинщиков знаменитого Медного бунта, спровоцированного катастрофическим обвалом рубля. Здесь же в веке девятнадцатом обустроилась садистка Салтычиха, беспрестанно истязавшая своих крепостных. Даже такие славные обитатели Лубянки, как Дмитрий Иванович Пожарский и московский генерал-губернатор граф Растопчин, не смогли поправить репутацию нехорошего места.

Что касается собственно здания, занятого будущим КГБ (Большая Лубянка, 2), то в начале прошлого века оно представляло собой банальные "меблирашки" для разночинного люда. На нижнем этаже размещались фотоателье и конторы многочисленных страховых компаний. В соседних флигелях резвился трактир Гусенкова и бурлил гастроном Генералова. ВЧК не сразу прекратила все эти безобразия. Только к декабрю 1918-го удалось изгнать страховщиков (в том числе компанию "Россия", владевшую строением с 1894 года). Некоторое время шла борьба с Московским советом профсоюзов, жаждавшим овладеть зданием. Но в мае 1919-го чекисты смогли наконец окончательно вселиться. Но зато всерьез и надолго. И сразу же завели здесь новые порядки. С 1920 года во дворе дома 2 на Большой Лубянке начала функционировать внутренняя тюрьма, населенная столь густо, что прогулочные дворы (6 штук) изобретательный архитектор А. Лангман устроил прямо на крыше. Отсюда заключенные могли видеть квадригу на фронтоне Большого театра, а быть может, и здание Малого. Едва ли они догадывались, что святилища муз тоже стали важнейшими точками чекистской Москвы и что лагерь начинался теперь с гардероба.

А между тем без поддержки ВЧК российская Мельпомена задыхалась. В июле 1920 года из матчасти Малого театра в Главное управление принудработ доставили телеграмму следующего содержания: "С сего числа в Государственном Малом театре начинается большой строительный ремонт. В виду этого Дирекция просит Вашего распоряжения оставить на работах всех военнопленных, находящихся по наличию на 9-е сего июля, а именно: Кожуховского – Сироштан, Пономарева, Устюгова, Андрианова, Пупышева, Краузе, Папушина, Трефилова, Ушакова, Сторожук, Букс и Ковалева и Андроньевского – Митрополевского, Лебедева, Дюран и Дюмон, так как подыскать взамен их других рабочих нет возможности, и в случае, если военнопленные будут откомандированы, театр останется в безвыходном положении".

Кожуховский и Андроньевский – названия московских концлагерей, находившихся соответственно на станции Кожухово Московской окружной железной дороги и в здании Спасо-Андроньевского монастыря (впоследствии Музей древнерусской живописи им. Андрея Рублева). Вообще в первопрестольной лагпунктов было немало: Ивановский особый концентрационный лагерь принудительного труда (Ивановский монастырь на нынешней Забелина), Новопесковский, Ордынский и Новоспасский женские лагеря, Рождественский, Семеновский, Звенигородский, Владыкинский... Содержались там преимущественно пленные белогвардейцы и сочувствовавшие им лица. Неудивительно, что лица эти во многом сочувствовали и сценическому искусству. Чекисты стремились всячески поддержать в них тягу к прекрасному и искренне огорчались, когда обстоятельства оказывались сильнее. Вот что написал завхозу Малого театра тов. Пронину комендант Кожуховского лагеря тов. Теймен в ответ на запрос о живой силе (орфография подлинника): "Что касается к рабочим так сожалению не могу вам послать потому что настоящее время в лагере находятся толко потслетственные и на внешние работы не годные. Как только прибудут такой елемент каго можно послать так в первую очередь прашу позванить по телефону №47-64 или 3-59-80".

Из этого проникнутого гражданской скорбью послания можно заключить, что в Кожуховском лагере водились ребята дикие и необузданные (вероятно, те самые "потслетственные"), но в ближайшем времени ожидался завоз истинных ценителей российской сцены. Когда это происходило, в московских лагерях составлялись списки откомандированных в Большой и Малый театры.

"№8350. Телефонист Рукованов Егор Федорович. Осужден за нелегальный проезд в общественном транспорте сроком на 3 месяца".

"№6398. Курьер Михайлов Яков Михайлович. Осужден за барышничество театральными билетами сроком 6 шесть месяцев".

Следует отметить пристальный и удивительно небрезгливый интерес транспортной ЧК к заурядному "зайцу" с одной стороны и поразительную снисходительность органов к откровенному спекулянту Михайлову – с другой. А между тем спекуляция каралась в те годы так же строго, как и дезертирство: дело нередко заканчивалось "вышкой". И вдруг какие-то полгода. Чекисты оказались людьми удивительно чуткими: они не только не приравняли к спекуляции торговлю театральными билетами с рук, но и отправили курьера Михайлова мотать срок "по специальности" – в Малый Государственный. А если учесть, что, передавая театрам рабочую силу, ЧК и Управление принудработ предоставляли им самим обеспечивать охрану, то все это в известном смысле означало выход на свободу. Денег на вольнонаемный конвой ни в Большом, ни в Малом не было; арестантов, занимавшихся, скажем, заготовкой дров, охраняли женщины. Да и вообще из театра не возбранялось отлучаться на пару часов в город.

Право слово, ЧК судила о людях слишком высоко, ибо по натуре они созданы бунтовщиками. Случались побеги. Например, 19 мая 1920 года не вернулись в расположение театра бутафор Иван Свояковский и Станислав Шубевик – одно слово, поляки. Зато преданно служили искусству "бухгалтер по иностранным языкам" Карл Карлович Озоль, осужденный за дачу взятки, часовых дел мастер Алексей Иванович Третьяков, попавший в лагерь за пьянство и неприятие противопожарных мер, и многие другие незаслуженно забытые сегодня з/к. Общение с ними в значительной степени способствовало становлению таких крупных сценических дарований, как Вера Пашенная, Евдокия Турчанинова и Александра Яблочкина. А направили этих з/к на путь служения театру именно чекисты, и забывать об этом сегодня – преступление...

К несчастью, эволюционируя из ВЧК в ОГПУ и так далее, органы утратили позыв к меценатству и от поощрения столь прекрасного в своей эфемерности лицедейства вскоре обратились к более конкретным и осязаемым вещам.

А мы же выходим с Театральной площади на Охотный ряд и видим здание Госдумы, колыбель отечественного парламентаризма. Надо ли говорить, что первыми над этой колыбелью с родительской теплотой склонялись именно чекисты. Дом Совнаркома в Охотном ряду строился Народным комиссариатом внутренних дел СССР во исполнение Постановления правительства от 2 августа 1933 года. Руководил проектом сам Генрих Ягода, а главным архитектором выступил все тот же Лангман, который придумал выгуливать заключенных по лубянским крышам. Проектно-сметную документацию на строительство НКВД выпустил в виде подарочного издания в коленкоровом переплете с золотым тиснением. Из книги можно было узнать о том, что, например, за водопровод и канализацию отвечал инженер Бычковский П. П., что перегородки во всем здании деревянные, беспустотные, обшивные с двух сторон, с заполнением фибролитом и обивкой одним слоем толя с одной стороны, оштукатурены, что начата постройка в августе 1933 года и закончена в декабре 1935-го. Кстати, в строительстве принимали участие заключенные из Дмитровского лагеря (строившие попутно канал Москва-Волга). Осужденных по 58-й в центре Москвы, разумеется, не пускали даже на принудработы, так что у истоков нынешней думской вольницы стояли простые русские блатари.

Что касается науки, то сюда чекисты присылали людей поприличнее. Скажем, главный корпус МГУ возводили наравне с вольняшками так называемые химики (то есть отпущенные на свободу с обязательным привлечением к труду). А на 24-м этаже в 1952 году был даже организован лагпункт специально для з/к с профессией отделочник – чтобы не тратиться на конвой. Руками заключенных чекисты взбодрили также высотку на Котельнической, многие павильоны на ВДНХ, Курчатовский институт, полностью возвели Южный порт (о Северном, входящем в систему канала Москва-Волга, и говорить не приходится) и великое множество других как высокохудожественных, так и сугубо прикладных архитектурных шедевров. Кстати, гостиница "Пекин" задумывалась как гостиница НКВД.

Однако все эти достопримечательности не входят в наше наспех очерченное кольцо. Начав движение от Лубянки к Театральной площади, миновав здание Госдумы, мы сворачиваем на Тверскую. Стоит сделать еще один поворот и отправиться по бульварам в сторону Сретенских ворот (чтобы оказаться затем снова на Лубянке), как снова возникнут места, помеченные щитом и мечом. Сначала Покровский лагерь в Большом Трехсвятном переулке, рядом с Покровским бульваром. Потом, если чуть-чуть уклониться к Сухаревской площади, дома 13 и 14 на Сретенке. Их подвалы обустраивались со знанием дела: в одном конце стояла вправленная в станок винтовка, нацеленная на мишень, куда должна была приходиться голова обвиняемого. Чтобы пули не рикошетили, помещение обшили деревянными панелями. Имелись в наличии водосливы, звукоизоляция и, конечно, сами обвиняемые. Пропускная способность составляла минимум 80-100 человек в день.

Если честно, долго ходить не хочется. Хочется выпить. Вот, кстати, и место: Большая Лубянка, 13, пункт питания "Щит и меч", финальная точка маршрута. Сретенка осталась позади, впереди – рукой подать – Варсонофьевский переулок, еще одна расстрельная точка столицы. Но, читатель, ты заслужил отдых. Войди под сень струй. Подними заздравный кубок в честь российского чекиста – покровителя искусств и наук, дерзновенного зодчего, знатока хорошей кухни. Здесь вас встретят очаровательные официантки в коротких юбочках цвета хаки, белых сорочках, форменных галстуках-самовязах и даже при погонах (без звездочек, лычек, литер). Меню – в папке крокодиловой кожи с надписью "Дело №...". Цены доступные. Рекомендуем шашлык из свинины (80 руб. за 100 г), рис с шафраном (20 руб. за 150 г) и нефильтрованную бочковую "Балтику" (0,5 л за 60 руб.). Счет – в папке с союзным гербом и надписью "Приговор". Звучит приятная музыка.

Дзержинский стоит в уголку, по-прежнему на фоне Лубянки (фотообои). Он же осеняет собой экран телевизора, транслирующего империалистические фильмы. Одесную бога-отца – Владимир Путин, ошую – Николай Патрушев. Обойным кантиком тянутся поверху портреты руководителей ведомства с момента его основания и до наших дней. С массивных колонн глядят друг на друга писанные маслом Сергей Иванов и Александр Коржаков. Первый – в ветровке, на фоне моря ("Прощай, свободная стихия!.."). Второй, кажется, в джемперочке, очень ласковый, тихий мемуарист, смиренно мечтающий о здешней форели, запеченной по-генеральски (500 руб.). Вам хочется форели? Или вы уж сыты? Отрите губы салфеткой и покиньте помещение, по возможности не обращая внимания на украшающую зажимы для салфеток надпись: "То, что вы у нас не были, – это не ваша заслуга, это наша недоработка"... В самом ли деле не были?