Капитан дальнего плавания Игорь Филичкин: «Мы грубые люди с чуткой душой»

Покинуть сушу

Море у меня ассоциировалось со свободой и мужской волей. Я знал, что там нет рельсов и тропинок, а только широкий простор и неизведанные дороги. А еще где-то мулатки среди пальм должны быть... Вокруг все было серое, а мне хотелось цвета, хотелось вырваться. И тогда я решил — чем дальше от нашей советской родины, тем интереснее.

Первый раз я сошел с корабля на Канарских островах 18-летним курсантом, это была провинция Лас-Пальмас. Мы уезжали из российского порта с колючей проволокой и бесконечными проверками, а въезжали на территорию, где заборов и цепей отродясь не было. Ровно через 300 метров от места высадки стояло огромное зеленое пятиэтажное здание: дом терпимости, заведение для одиноких моряков — в общем, наша гостиница на ближайшие трое суток. Когда я увидел все это, голова кругом пошла. Потом был пролив Зунд, Скагеррак, замок принца Гамлета... Мне захотелось почаще пребывать в этом раю, где можно было делать что хочешь и за это ничего не будет, где никакое ЦРУ не трогает и проститутки вовсе не шпионки. Никому мы там не были нужны, короче.

Я понял, что я в другом мире, а советская пропаганда, которой меня учили в школе, — полный бред. И что-то в мозгу тогда перевернулось. Изобилие колбас, джинсов и женских прелестей кружило голову. Тогда же я понял наше принципиальное отличие от людей другого мира. Мы, советские граждане, были запрограммированы на другое: на идеологию, на комсомольский отряд, на моральные ценности, на мировые цели, а те, кто жил за океаном, — на семейный бизнес и деньги.

Еще на третьем курсе, учась в Ленинградке, я не понимал, почему студенты старших курсов так сильно от нас отличались. Они в 1970-е уже с «Мальборо» в зубах щеголяли в узких джинсах и вели себя так, будто им на все плевать. А потом я стал таким же.

Первое плавание

Я был практикантом, когда на третьи сутки плавания корабль с полного хода вылетел
 на рифы: третий штурман, напившись, перепутал направление и чуть не потопил судно. Сквозь сон — а спят на корабле крепко — мы услышали жуткий звук рвущегося металла, судно получило крен. Мы не тонули, но корма повисла, и дальше уже никакого пути нам не светило. Это был громкий скандал... Все судно было залито мазутом, больше тысячи тонн нефти было пролито за борт, огромные деньги выброшены на ветер и огромный ущерб нанесен чистым водам. Через три часа над нами висело три вертолета. Вернулись домой несолоно хлебавши, плавание сорвалось.

Будни моряка

Когда я окончил мореходку, попал по распределению на Сахалин. Понеслись угрюмые будни. Тогда рейс длился шесть месяцев, долгая грязная тяжелая работа. Все ходили под вахту: поднимаешься на мостик и четыре часа занимаешься ловлей рыбы, потом идешь в морозильный отдел и помогаешь в обработке. И так по кругу. Каждый день. Шесть месяцев. Каюта — два с половиной метра, две двухъярусные полки, посередине — стол. На этой площади живет рядовой состав — четыре человека. В современных судах бытовые условия получше, но разница невелика. И вот ты зажат в этой каморке половину суток, все остальное время ты в цеху. Низшее звено — матросы — работает по 12 часов в сутки. При помощи перерывов время делится на периоды работы, безопасные для организма человека, иначе не выдержать: постоянная качка, вибрации, шумный холодный вонючий цех, вечный грохот...

Нужно понимать, что некоторые процессы по переработке рыбы непрерывны, поэтому работа ведется круглосуточно, из режима могут выбросить только форс-мажорные обстоятельства. Сидячей работы нет, так что кроме дела в твои задачи входит еще и удерживать себя в вертикальном положении. После цеха, забрызганный рыбьими кишками и кровью, продрогший до костей, ты бежишь в душ. Потом еда. Это занимает примерно два часа, еще три с половиной часа уходит на сон и полчаса, чтобы съесть что-то, одеться и добежать до цеха.

Как ловят рыбу

Рыба ловится тралом — это огромный сачок, раскрывающийся на 12–20 метров в ширину и 500 метров в длину, к сачку прикреплен кутец — мешок, где оказывается вся наловленная рыба. Рыба боится вибрации и, попав в сеть, из нее уже не выплывает. Эту огромную махину приходится тянуть по 4–5 часов. А улов — дело случая, от тонны до ста тонн. Очень много факторов, управляющих нами: штормовые погоды, места скопления рыб... Иногда приходится укрываться в бухтах, иногда — заходить во льды.

На палубе есть карманы для рыбы или рыбный бункер, все наловленное ссыпается туда; этажом ниже находится цех, где наготове стоят обработчики. Используется абсолютно весь добытый материал и тем более отходы — из них делают рыбную муку, а она, кстати, дороже самой рыбы, потому как утилизация полная. Из нее же делается и рыбий жир: когда сваренную муку выжимают, рыбий жир стекает в цистерны, от муки остаются сухие лепешки, которые идут на корм в пушное звероводство. Зверюшки от такой еды здоровые и красивые вырастают.

Примерно раз в 20 дней корабль швартуется и отгружает все, что наловили и обработали, и его загружают всем новым, прямо в море — там месяцами простаивают огромные суда по 20 тысяч тонн, куда корабли свозят добытый улов.

Карьерная лестница

Капитан на судне отвечает за все, на нем и руководство производством. У нас не было оклада: все зависело от нашего улова. Матрос получал 300 рублей в месяц, капитан — от 1 000 до 1 200 рублей, по советским временам огромные деньги, в то время средняя зарплата была 100 рублей. Капитанами из мореходок не выходят, так что я прошел путь от самого низа. Выпускаясь, ты получаешь учебный диплом, после которого тебе нужно наплавать ценз — срок беспрерывного нахождения в море, срок первого ценза — 12 месяцев. Чтобы получить младшую должность командного состава — в народе «четвертый штурман», ты должен был их отплавать, и потом тебя ждала квалификационная комиссия... Не имея блата, до капитана нужно добираться 15 лет, в торговом флоте можно и не дорасти вообще, там смотрят на мораль. Выплюнул жвачку в Сингапуре, заплатил 500 долларов штрафа — и навсегда забыл о должности командующего (в 1992 году в Сингапуре был введен полный запрет на ввоз жвачки, сейчас ограничения частично сняты, но за выплюнутую жвачку полагается большой штраф. — БГ).

У нас, рыболовов, все гораздо проще: ты обычный человек со своими грешками, в меру алкоголик, с парой венерических заболеваний (раньше любовь была суровой — презервативами никто не пользовался, на случай экстренных мер судовой врач выдавал антибиотики), несколько раз женатый, даже с несколькими детьми... Да неважно, ты все равно станешь капитаном, потому что там нужны обычные люди. Мне еще в училище объясняли: в море не нужны академики, там нужны работяги.

Выжить в море

Долгое время в плавании я бы сравнил с заключением в колонии, иногда это хуже,
чем тюрьма, потому что прогулок по земле там не предусмотрено. Чтобы выжить на корабле, больших премудростей не нужно. Выдержка и самообладание в условиях, не подходящих для человеческого существа, — вот что самое важное. Клаустрофобы, социозависимые, нетерпеливые и, не дай бог, с морской болезнью люди на борт попадать не должны. Длительный отрыв от семьи, любимых и близких, отсутствие комфорта, сильное напряжение, постоянная качка, некачественная пища...

С грустью скажу, что туда идут люди, не нашедшие себя на суше. Или по каким-то причинам вынужденные покинуть берег, чтобы что-то забыть, например. Некоторые идут от безвыходности положения. Здесь тебя накормят, оденут, разбудят вовремя и отправят работать, здесь не придется думать, здесь работает система, а еще ты всегда будешь при деньгах. После зарплаты в море на берегу себя чувствуешь на два уровня выше, наступает синдром «все могут короли» до тех пор, пока деньги не кончатся или тебя не обворуют, и дальше снова в море.

На суше слишком много суеты, слишком много условий для качества жизни, лишних мыслей, а на борту тебя ничто не отвлекает.

У меня другая история, я знал, что реализую свою мечту, что стану капитаном. Я не был уверен, что у меня получится, в советское время существовало много факторов успеха: нужно было и партию любить, и стенгазеты рисовать. Но я не задумывался о другой профессии. То, что я получал на берегу, делало меня очень счастливым в отместку за те полгода скотских условий на пределе терпимости. Пить ржавую воду, не видеть женщин — в таких условиях психика тоже обостряется: за мной в юности и капитаны гонялись с ножницами, когда я пытался доказать свою правоту. Но что наступало потом... это все оправдывало!

Женщины на борту

На 100 человек обычно приходится от 8 до 12 женщин на судне. И все они независимо
 от красоты, размеров и умственных способностей чувствуют себя Афродитами. Ну как минимум Дженнифер Лопес. У каждой по два-три кавалера. В море мужчины более лояльны и относятся ко всему с пониманием. Любви хочется всем, а возможностей мало.

Те огромные суда, на которые корабли обычно выгружают рыбу, мы называли плавборделями. Там женщин много — это обработчицы рыбы, им там, беднягам, тоскливо, по выходным разве что танцы устраивают, чтоб совсем не загрустили. Чумазые добрые рыбаки для них счастье. Капитан на подъезде к этим судам обращался к нам серьезно: «Так, товарищи моряки, послезавтра — плавбаза! Там на 200 женщин 50 мужиков. У нас — голодные мужчины, там — голодные женщины. Заштопайте трусы, подготовьтесь, оденьтесь по возможностям, не опозорьтесь, товарищи».

И наступал праздник. Это как карнавал в Бразилии. Все смотрят в карманы, сколько есть денег и что можно даме на них предложить. Бусы, белье, алкоголь, шоколад — в оборот шло все. Нас не смущали даже ватные штаны на девчонках, все понимали, что там, под одеждой, есть прекрасное женское тело, на которое достаточно просто посмотреть, 
и душа будет радоваться.

Некоторые женщины находили судьбу в море. Но семейственность не поощрялась. Женщины есть женщины, моряки есть моряки. Обезумевшие от одиночества, за ночь любви они могли и бриллиантовые сережки подарить, и свою месячную зарплату. Верность тут слишком сложно определялась...

В море никто не рожает. Но многие ходили как раз из-за возможности забеременеть на судне или поработать там, будучи уже в положении, потому что декретные были огромные, и женщина могла жить как королева еще четыре года после рождения ребенка. Так что это был очень выгодный вариант — зачать дитя в море. А что значит любить моряка... Мы грубые люди с чуткой душой, не знающие, кто написал «Короля Лира», но добрые. Одиночество, голод, испытания воспитывают нашу душу — мы многое понимаем, многое прощаем и редко злимся.

​О настоящем

Уже 20 лет как я ушел с госслужбы в частный флот — дело гораздо более опасное; объездил практически весь мир — Корея, Япония, Китай, Новая Зеландия, Танзания, наши суда даже в Арктику за ледяной рыбой ходили. Бесчисленное количество баек и страшных случаев, летальные исходы и жесткий юмор, тысяча точек на карте и воспоминания, от которых никуда не деться.