Бывает так: бродишь с подружками вечером в пятницу по Большой Никитской. Веранда «Кофемании» вся забита, в «Ямках и поваляться» мест нет, в «Шоколадницу» не хочется – подвал; по подвалам мы зимой успеем насидеться. Туда-сюда проходишь мимо благостной такой резьбы по дереву: «Белая Русь». Как бы вязью, намеком на обложку «Сказок» Пушкина с иллюстрациями Билибина. И, мельком так, выбирая уже между «Шоколадницей» и In Town, думаешь: «Вот в такие заведения даже и заходить не надо, ни ногой, ни при каких обстоятельствах». Потому что там известно что: стылые котлеты, теплая водка, художественное выпиливание лобзиком изо всех углов. Стиль а-ля трактир. Но тут одна подружка скажет: «А я голодная. Со вчера не ела. Раз в «Ямки» не пускают, пойдемте вот сюда. Это не то, что вы подумали. Это белорусский ресторан, проверенный. Тут трогательно. Супа хочу, свекольника».
Когда зайдешь, тоже сначала не очень радостно. Опять-таки: приходится спуститься в подвал. Пение про дроздов, про березовый сок. «Сябры», «Верасы», Юрий опять-таки Антонов. Обстановка аскетичная. Официантки в трогательных распашонках, как на утреннике в детском саду. Это, как я понимаю, национальные белорусские наряды. Деревянные спинки у стульев высоты необыкновенной – метра полтора. Столики все расположены как-то клаустрофобно, обязательно сидишь лицом к какой-нибудь кирпичной стене. Но есть нефильтрованное пиво и самодельный квас, чай вкусный, с травками, и чайник большой, не как у некоторых. Меню на смеси двух языков, интересное. Изучать его надо долго, зачем отказывать себе в таком удовольствии. Это очень хорошая, солидная книга, в кожаном переплете. Читаешь ее, и начинаешь любить белорусский народ.
Ведь что такое Белая эта самая Русь? Это та же Россия, только гораздо, гораздо более несчастная. Все, что Россия хлебала ложками, Белоруссия огребывала полным половником. И войну, и оккупацию, и Чернобыль. Ну ладно, не будем о грустном.
«Белая Русь» – хороший национальный ресторан, по-настоящему хороший. Он просто скромный – потому что все белорусское и должно быть скромным. Вот обозреватель Владимир Тихомиров, который недавно был в Минске, причем питался исключительно блюдами национальной кухни, говорит, что на Большой Никитской драники даже лучше. Они тут десяти видов. Зажаристые такие. «Святочные», например, – с красной икрой, вяленым угрем и раковыми шейками (за 350 рублей – самый дорогой пункт меню).
Капуста квашеная хорошая, грибы. Все блюда одинаково украшены петрушкой и клюквой – трогательно, по-домашнему. Несколько видов речных рыб. Могут сварить уху на шесть человек по специальному заказу. Я ела судака в соусе из раковых шеек – ничего себе судак. Хотя раковые шейки присутствовали весьма легким акцентом. Но, кажется, не из банки, натуральные. Над свекольником моя подружка чуть ли не плакала от наслаждения, а нам с Тихомировым он показался посредственным. Вот сметана и простокваша там точно очень хорошие. Отвар шиповника есть, сырники, томленные в горшочке под маковым соусом, манник. Вообще все немного напоминает диетическую столовую, но очень при этом качественную. Как для каких-нибудь очень персональных пенсионеров-жизнелюбов. Неудивительно, что во время бизнес-ланчей здесь полно народа: такие заведения в Москве принято называть «полезными».
Но вот что скажу: даже если вам чужды всякие сентиментальные чувства к «республикам-сестрам», картофель запрещен по модному анализу «Гемокод» и сырники с изюмом вы едите только бабушкины, а ланч вам готовит личный дипломированный повар-виртуоз, – все равно сходите в «Белую Русь», чтобы попробовать крамбамбулю и, особенно, настойку на свежей бруснике. Крамбамбулю лучше всего пить в дождь, в холод - медовая настойка с душистыми пряностями согревает и веселит. Но брусничная – настоящий шедевр, серьезно. Очень легкая, не больше двадцати градусов, сахара совсем не чувствуется, а спирта ровно столько, чтобы закрепить чистый, лесной аромат брусники. Потрясающе.
А еще Тихомиров сказал, что пил в Белоруссии чудесную зубровку и фантастический бальзам, гораздо лучше рижского, но мы их в меню не нашли. Объясняют, что Лукашенко не разрешает вывозить бальзам, потому что это слишком большая ценность, национальное достояние.