Катерина Гордеева: «Современное российское телевидение — это наш про...б века»

— Кому нужно документальное кино?

— В мире сейчас сумасшедший тренд на документальное кино: это самый востребованный вид искусства — на сеансы очереди стоят. Существует миллион документальных жанров: начиная с жанра фикшн, когда художественными методами реконструируется документальная история, и заканчивая мокьюментари — когда под документалистику снимают историю, которой в реальности не было («Вход через сувенирную лавку», например). Самый крутой сейчас жанр — веб-докьюментари. Это когда фильм на таймлайне занимает сорок минут, а в реальности длится семнадцать часов. Например, вы смотрите про первый полет Гагарина, а когда речь заходит про скафандр, можете кликнуть на картинку и посмотреть отдельный фильм про скафандры — такая история с разветвлениями. В России актуальная, неотрывная от времени и места, а значит, востребованная документалистика только начинает развиваться, но и здесь есть очень крутые эксперименты: например, проект «Срок» Расторгуева, Костомарова и Пивоварова — по сути, их проект заменил нам телевизионные новости.

— Кажется, в России эта мода еще не так развита. Как вы будете набирать зрителей?

— Мы делаем наш проект в сотрудничестве с медиафакультетом Высшей школы экономики. Поэтому первая аудитория, на которую мы будем опираться, — это студенты ВШЭ. Но прийти сможет любой человек: показы открытые и бесплатные. Надеюсь, что со временем мы соберем свою аудиторию — людей, которые будут помнить, что каждую среду на «Открытом показе» у них есть возможность посмотреть очень хорошее документальное кино и обсудить с теми, кто его снял или с экспертами в заявленной теме. Жизнь стала очень быстрая, и людям не хватает понимания того, что происходит вокруг, а документальное кино — это искусство останавливать время и фиксировать его, не искажая. Оно может дать ответы на запросы думающих людей.

— Вы будете вести эти обсуждения после показов. Как они будут устроены?

— Дискуссии после показов обычно бывают такими вялотекущими, что их все время хочется немного промотать вперед. Особенно когда на шестом часу какой-нибудь зритель начинает цитировать что-то из своего раннего стихотворчества. У нас же разговор будет устроен по законам телевизионных ток-шоу. Он будет длиться ровно 52 минуты, и даже если нам придется заканчивать на полуслове — мы будем это делать. Зрители смогут высказываться и задавать вопросы — но не длиннее 20 секунд. Прямая трансляция будет вестись на сайте РИА. Среди наших экспертов часто будут те, кто не попадает на телевидение по разным причинам: слишком умные, не очень угодные, недостаточно известные, но их мнение для нас важнее, чем мнение очередной поп-звезды, которую любит аудитория 55 плюс.

— В описании проекта сказано, что его задача — стать альтернативой подцензурному телевидению. Но аудитория, которую вы описываете, — это московские студенты, которые могут смотреть все в интернете и не испытывают сложностей с цензурой.

— Мои друзья, которые сидели на вступительных экзаменах во ВШЭ, рассказывали про любопытную закономерность: чем севернее город, из которого приехал абитуриент, — тем он более оппозиционно настроен, в то время как ребята из южных регионов, наоборот, сыплют великодержавными идеями. Но и у тех, и у других в голове полный кавардак. Идея о том, что подростки воспринимают информацию из интернета, — это иллюзия. Действительно, по статистике 86% подростков до 18 лет имеет ежедневный доступ к интернету. Но при этом 70% из них получает информацию из телевизора. У нас существует чудовищный дефицит информации, и, наконец, у некоторых появляется желание до этой информации добраться. И если мы чуть-чуть им в этом поможем — будет здорово. Я бы очень хотела, чтобы благодаря этому проекту наши зрители научились разговаривать друг с другом. Ведь у нас начисто утеряна культура разговора, спора, задавания вопроса.

— Куда эта культура исчезла?

— Помните телевидение 1990-х? Это было телевидение, в котором мы все принимали участие. Когда я сидела в далеком городе Ростове-на-Дону и смотрела программу «Взгляд», у меня было ощущение, что я, моя бабушка, все наши соседи, которые утром обсуждали увиденное, а также все самые лучшие люди страны — все мы находимся в одном информационном пространстве. Это было так круто! Это была настоящая магия телевидения. О таком телевидении мечтал Листьев. Но, чтобы оно окрепло, телевидению нужно было хотя бы еще несколько лет работы над собой — время, чтобы выросли журналисты, выработались форматы. А спонсоры хотели рейтингов, и телевидение сделалось коммерческим. И потом оно довольно скоро поглупело. Ведь что лучше всего продается? Фастфуд. Стало нужно производить дешево и ярко. Идеал такого телевидения — это говорящая жопа, желательно, чтобы она принадлежала кому-то из звезд.

А я очень хочу, чтобы в проекте «Открытый показ» — вживую ли, через интернет, через канал «24 Док», с которым мы сотрудничаем, через сарафанное радио или еще бог знает как — возникла та магия общей вовлеченности и интереса, которая была в телевидении 1990-х.

— То есть в том, что мы не умеем разговаривать друг с другом, виновато телевидение?

— В Италии в 1960-е годы прошлого века в разных областях страны люди разговаривали на разных языках. И никто не понимал, как их всех объединить. Тогда телевидение взяло на себя эту огромную миссию — объединить Италию. Всех дикторов научили говорить на литературном итальянском, в основе которого флорентийский диалект, это стало стандартом. И тогда, вдруг, бабушки из Неаполя стали понимать своих внуков из Милана. Телевидение могло бы объединить и нашу страну. Вместо этого у нас превалируют разные трэшовые форматы, что вводит зрителей в состояние какого-то перманентного стресса. Теперь нашему телевидению никто не верит. А оно могло бы просвещать, могло бы помогать выздоравливать, собирать деньги, создавать что-то, что останется во времени. Не использовать такой ресурс в благих целях — это преступление. Современное российское телевидение — это наш про...б века. Все могло бы быть иначе.

— А что вы думаете про планы по созданию общественного телевидения в России?

— По-моему, этот план сдох. То, что сейчас происходит с этим проектом в России, — просто смешно. Нам действительно очень нужно общественное телевидение, это всем очевидно. Если меня даже не возьмут туда работать — я мечтаю хотя бы его увидеть. Ради него я включу телевизор и настрою эти чертовы каналы. Но такое телевидение должно создаваться обществом, общество должно платить за него деньги. А пока это очередной проект государства, которое у нас как многоликий Кришна: в одной своей ипостаси оно государство, в другой — общество, в третьей — зритель, а в четвертой — цензор.

— «Победить рак» — ваш последний фильм, снятый для НТВ, — это очень дорогое и сложное кино. Парфенов свои проекты тоже делает в сотрудничестве с Первым каналом. У кого, кроме телевидения, есть ресурсы, чтобы снимать такую документалистику?

— Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что это телевидение дает деньги на эти фильмы. У фильма «Победить рак» действительно довольно большой бюджет, но две трети этих денег дали частные спонсоры. Могу назвать некоторых из них — Анатолий Чубайс, Дмитрий Зимин, Павел Павлович Бородин и его семья, адвокатское бюро «Бартолиус». Всех этих спонсоров искали мы сами. Насколько мне известно, так были сделаны все крупные телевизионные проекты последнего времни, в том числе фильмы Леонида Геннадиевича. И знаменитый фильм «Вода»  тоже не был оплачен телевидением. Телевизор не дает деньги на документальное кино и не заинтересован в нем. Поэтому фильм «Победить рак» был показан в 23.00 и заканчивался во втором часу ночи. Это я очень хотела его снять, а не НТВ очень хотело его получить. Тот же Лошак был показан в 23.35. Кто вообще досидел до этого времени?

— Что вы думаете про фильм Лошака?

— Я считаю, что это блестящий эксперимент, отличная шутка. Он показал всю бессмысленность и беспощадность этого потогонного телевизионного продукта. Если все время плакать и биться головой об стену, то можно в какой-то момент эту стену пробить, и, возможно, слезы прорвут плотину. Но если просто отойти и посмеяться, может быть, стена сама рухнет из-за своей несостоятельности. Конечно, есть некоторая опасность, что постоянные зрители НТВ примут все за чистую монету: выкинут ковры и затребуют геопатогенный гармонизатор «Гермион». Но, по-моему, весь абсурд нашей жизни был показан от и до. Возможно, он немного опоздал с показом — фильм должен был выйти в декабре. Сейчас ситуация пожестче, чем была.

— Вы сейчас что-то снимаете?

— Я снимаю два фильма, но пока готова рассказать только про один. Это фильм-исследование по заказу удивительно интересного проекта «Страна детей», который сейчас возглавил Филипп Бахтин и который, если все пойдет хорошо, построит в нашей стране огромный красивый и современный детский лагерь на 17 тысяч детей со всей России. Идеологи этого проекта попросили меня снять такое документальное исследование про подростков от 12 до 16 лет. Дело в том что реально никто ничего не понимает про это поколение. В начале съемок социологи говорили нам в интервью, что это протестное поколение, которое сидит в интернете, знает, как достать любую информацию, и так далее. Потом мы выбрали шесть героев из среднестатистической российской школы и стали за ними наблюдать. В результате на последнем интервью те же социологи, посмотрев наши съемки и цифры, сидели, схватившись за голову, потому что все их теории развалились. Дети тех, кто вырос при Ельцине, казалось бы, должны быть самостоятельными, индивидуалистами. На самом деле они ходят строем и прыгают с крыши от того, что у них нет ни малейшего воображения. Это очень печальная история.

— Среди разных проектов ЦДК DOC в пресс-релизе заявлен формат под названием «Последняя лекция». Что это?

— Это моя любимая история. Это очень крутой формат, который существует в лучших университетах Америки — Карнеги – Меллоне и Гарварде. Там разных уважаемых людей просят прочитать лекцию так, будто это их последняя возможность высказаться. Наш проект, скорее всего, не будет называться «Последняя лекция», потому что в России стоит заговорить о чем-то, хоть отдаленно напоминающем о смерти, — люди тут же падают в обморок. Но суть проекта будет та же: открытые лекции разных людей, которые вызывают безмерное уважение, полное доверие и даже трепет. Юрий Норштейн, Евгений Ясин, Михаил Горбачев, Галина Волчек, Даниил Гранин, Леонид Парфенов. Неважно, молодые или пожилые, — это те люди, кого я лично хотела бы послушать. Они должны будут сказать что-то для них самое важное, постараться передать некое знание будущим поколениям.

— Если бы к вам сейчас обратились с просьбой прочитать вашу «последнюю лекцию», о чем вы бы говорили?

— Я не думаю, что у меня есть достаточно опыта и знаний, чтобы уже с кем-то ими поделиться. Но, если бы мне пришлось все-таки такую лекцию сейчас прочитать, думаю, что ее главный посыл был бы такой — не бойтесь, ничего не бойтесь! Когда мы боимся перемен, слов или поступков, мы себя сами ограничиваем. А, главное, страх виден в наших глазах, и им могут воспользоваться.