Кама грядеши

На месте серого бетонного здания (в правой стороне кадра, чуть ниже центра) должен быть построен пермский Гуггенхайм. Фотография: Центр современной архитектуры

На высоком берегу Камы стоит унылое советское здание — что-то вроде клуба пенсионеров или ветеранов. Слева от него железная дорога, справа — река, сзади — сетчатый забор, крытые гаражи и терракотовые трубы промзоны. Гулять здесь не тянет. Пустовато — только неподалеку, у заброшенного или просто загаженного парка, тусуются подростки.

Скоро этого здания не будет. И всего, что вокруг, тоже не будет. Здесь, в Перми, должен появиться первый русский Гуггенхайм — прямо на берегу, неподалеку от центра. Ну может, и не Гуггенхайм, но все равно некий уникальный музей — такой, каких в России еще не было. Где все по уму и согласно порядку.

Заманчиво предположить, как все это будет. Толпы туристов бронируют билеты в Пермь. Они приземляются в пермском аэропорту — крохотном унылом сельском ангаре с залом ожидания всего мест на сто. Вызывают такси и командуют: «В Пермскую галерею!» (или скорее «Perm’ gallery!»). Аэропорт находится не в Перми, и они долго едут: за окнами мелькают покосившиеся домишки позапрошлого столетия, объекты типа «дача», каменные коробки, хрущевки, хрущевки, и вот уже угадывается центр — новые панельные дома, торговые центры со сплошным остеклением, кирпичные многоэтажки с башенками.

Но там, на берегу, все самое главное. Со всех сторон торчат небоскребы и элитные дома, бизнес-комплекс «Кама-Гейтс» и высотки «Пермские ворота». Посредине же — музей. Построенный Захой Хадид, или, может быть, Эриком Моссом, или Хансом Холляйном — тут возможны варианты. С центром города музей связывает пешеходная туристическая тропа, идущая вдоль побережья, а по железной дороге пущен специальный арт-поезд с остановкой возле музея — или даже прямо в нем. Если все пойдет хорошо, уже в 2010 году так и будет.

***

Похожим образом все устроено в Бильбао — промышленном баскском городке, в котором теперь главная точка силы — это Музей Гуггенхайма авторства Фрэнка Гери. Никому в голову не приходило ехать в Бильбао, пока в нем не появилась куча изломанного железа, ставшая музеем. После его появления в город ломанулась невиданная орда туристов, более миллиона в год. Промзоны стали переделывать в туристические кварталы. В результате Страна Басков ежегодно получает на 30 млн евро больше, а экономика города улучшается просто небывалыми темпами.

Лондонский район вокруг галереи Тейт-Модерн был неприятным, захолустным местом — а сейчас благодаря галерее все изменилось. Таких примеров масса: музей Киасма в Хельсинки (автор Стивен Холл), музей в Граце (Питер Кук), Музей современного искусства в Цинциннати (Заха Хадид). В Перми очень хотят, чтобы и с ними случилось что-нибудь похожее. Про то, что музей сегодня — это не только очаг культуры, а еще бизнес-структура, которая может, по идее, приносить миллионы, понимают даже музейные дамы старого образца. «Сейчас музей не просто красивая игрушка, а рычаг для строительства экономики, — говорит директор Пермской галереи Надежда Беляева. — Музей тянет за собой другие улицы, площади, вокзалы, гостиницы, всю городскую индустрию. А наша галерея — это самый крупный из региональных музеев».

Сделать у себя Гуггенхайм решили пермский губернатор Олег Чиркунов и министр культуры Пермского края Олег Ощепков. Чиновники изучили вопрос непосредственно в Бильбао, потом специально слетали в Дубай, чтобы пообщаться с Томасом Кренсом, директором Фонда Соломона Гуггенхайма. И в результате поняли то, что музейным работникам давно известно: главное для выигрышного дела — поразительная архитектура от человека со звездным именем плюс грамотный контент. Не простой музей — серая коробка, а музей-аттракцион.

Дальше начались невероятные вещи. По совету Центра современной архитектуры (ЦСА) был объявлен открытый конкурс на строительство нового здания. Ирина Коробьина, директор этого центра, пригласила важного австрийского искусствоведа Дитера Богнера, чтобы тот разработал концепцию музея. Разработкой подобных концепций Богнер занимается уже 10 лет: он проектировал музейный квартал в Вене, Музей Пауля Клее в Берне, а также все музеи города Зальцбурга. Параллельно в качестве верховного судьи конкурса утвердили известного швейцарского архитектора Петера Цумтора, спроектировавшего не один музей. И на первый же тур конкурса было подано 320 заявок, среди авторов которых оказалось множество звезд первой величины — Ханс Холляйн, Эрик Мосс, Заха Хадид, Одиль Дек и т.д. 25 участников прошли во второй тур, результаты которого будут объявлены в декабре. Тут-то все и начнется.

Скорее всего, о городе Perm, Russia, они никогда ничего не слышали — но это неважно: ажиотаж все равно можно объяснить. Во-первых, конкурс открытый (конкурс на Мариинку, в котором тоже участвовали западные звезды, был закрытым), а значит, в нем могут участвовать практически все. Во-вторых, первый этап — это конкурс портфолио, не требующий финансовых и моральных затрат от участников. Ну а в-третьих, построить идеальный музей — это мечта многих архитекторов, такой шанс предоставляется не часто. Неважно где — да хоть бы и в Перми. Участие же людей уровня Хадид — это заслуга ЦСА, сдавшего ради конкурса «свои 10 литров крови». «Не скрою, затрачены огромные усилия, — говорит Коробьина. — Со многими из архитекторов у нас дружеские отношения. Мы регулярно встречаемся с ними на Венецианской биеннале, устраиваем их лекции. Они нам доверяют. Мы лично каждого звали, тысячу раз звонили и писали».

Ну и кроме того, деньги. Во втором туре есть призовой фонд: $100 000 — за первое место, $70 000 — за второе, $50 000 — за третье и восемь утешительных призов по $10 000. То есть 11 из 25 архитекторов что-нибудь да получат.

Откуда у Перми деньги — вопрос туманный. Господин Ощепков сообщил, что «деньги небольшие, всего 9 миллионов рублей, и выделены из бюджета края». По сведениям же Коробьиной, это частные инвестиции от некой пермской компании: «Она у нас проходит по всем документам». Главное же — что деньги пока есть.

***

Едва начавшись, конкурс тотчас же украсился скандалом. В Пермь прилетел Томас Кренс, а Цумтор, узнав об этом на пресс-конференции, немедленно заявил, что если Кренс участвует в проекте, то он из него выходит. То, что из-за Перми дерутся персоны уровня Цумтора и Кренса, само по себе неожиданно и приятно. Но показателен и повод для скандала: к Гуггенхайму — и вообще американской системе — у многих европейских интеллектуалов и вправду отношение презрительное, как к такому арт-«Макдоналдсу». В Европе (равно как и у нас) во главе музея стоит искусствовед, в Америке же — менеджер. Потому искусство там не главное — оно делит почетное место с кафе, зонами отдыха и сувенирными лавками. В Перми, однако, ориентируются на Америку, и хотя от Кренса все немедленно открестились («На его услуги у нас денег бы не хватило», — заверил Ощепков), а визит назвали дружеским, реализовывать хотят именно его идеи.

Не факт, что это верный ход: в ЦСА, например, уверены, что пермские власти совершенно напрасно так очарованы историей с Бильбао. «У пермских властей очень идеалистические представления, мол, Гуггенхайм решил все проблемы Бильбао, — объясняет директор ЦСА. — Мы все время старались обратить их внимание на то, что это неправда. Сейчас у Гуггенхайма все не так уж и гладко, проблем становится все больше. Эксплуатация музея стоит очень дорого, да и вообще — не такая уж у них хорошая экономическая ситуация».

***

За всеми этими разговорами забываешь о самом предмете — Пермской галерее. Какое бы здание ни построили, запихивать в него придется нынешнюю коллекцию — а она, по правде говоря, не грандиозная. Просто очень русская: местная галерея — это такая маленькая Третьяковка. С уникальной коллекцией фарфора, золотого шитья, русской живописи (от иконы до Филонова), незначительной коллекцией западноевропейцев и пермской деревянной скульптурой, собранной экспедицией Грабаря.

Сейчас галерея находится в бывшей церковной колокольне. В притворе — музейная лавка, она же касса, в храмовом пространстве — тетенька-милиционер и тетенька-кассир. Экспозиция начинается с работ XVIII века и движется по кругу и вверх, как в нью-йоркском Гуггенхайме. Эту странность замечаешь, когда попадаешь в алтарь и видишь иконы. С одной стороны, где ж им еще быть. А с другой, очень неожиданно: ведь позади уже и Репин, и Брюллов, и Иванов, и Куинджи, а тут — бац! — иконы.

Тихо. Народу почти никого. Только музейные бабушки, необыкновенно вежливые, внимательные и — что особо замечательно — совсем не приставучие. Главная же приманка галереи — та самая деревянная скульптура XV—XVIII веков. Такого действительно нет нигде: это такие глазурованные статуи библейских персонажей, что для православия, понятное дело, нонсенс. Отношение к ним было совершенно языческим: на Полунощного Спаса шили одежду, на статую Николы надевали башмаки и меняли их раз в год (ходит много — снашиваются). Самый любопытный вопрос — возможно ли раскрутить пермскую деревянную скульптуру до мирового явления, как раскрутили истуканов с острова Пасхи. Богнер же в этом просто уверен: такой скульптуры нет нигде, даже в Лувре.

Как из этого разношерстного набора сделать увлекательную экспозицию, придумывает как раз он. Концепция уже написана — это здоровенный том с материалами. Богнер предлагает изничтожить хронологическую подачу и сделать «динамические» выставки. То есть экспозиция делается на два года, потом меняется — и вся коллекция тасуется заново. К ней прилеплены несколько разделов поменьше, например, раздел, посвященный Пастернаку: Живаго же родом из Перми. Тут уже есть ресторан «Живаго», фестиваль «Живаго», дом с фигурами, упоминающийся в романе, — теперь будет и уголок в музее. Также будет project room для современных пермских художников, место для частных коллекций плюс детский центр и библиотека с научным отделом и медиатекой. И туристический центр: тогда турист, попавший в город, первым делом отправится в музей, а значит, посмотрит и сам объект.

Честно говоря, ничего экстраординарного в этих идеях нет — в ЦСА поначалу даже расстроились. Но потом решили, что такая позиция «не ограничивает архитектурное творчество», и дали добро.

***

Громадье планов нынешних сотрудников музея совсем не увлекает. Они и переживают, и боятся, и ужасно ревнуют: опять все из Москвы. «Конечно, боимся, но скажу вам так: кто бы ни победил, все равно будет плохо, — усмехается директор галереи — между прочим, дама вполне прогрессивных взглядов. — Наше здание — символ города, его отовсюду видно. Где галерея? Вон! А на том месте его не видно будет. Как же оно будет центром притяжения? Нас же с вами учили классическому искусствоведению: не может музей стоять один на берегу реки рядом с 43-этажными зданиями! Не может он соперничать с высотками. И вообще, если бы наш музей был плох, он не стал бы символом города. Было время, нас на каждой рекламе рисовали: и сахар, и мука, и хлеб — все-все с нашим шпилем. Мы им гордимся не меньше, чем питерцы — Эрмитажем и Русским музеем. Да, сейчас другие скорости и образы, — грустно добавляет она. — То, что раньше было никаким, сегодня стало красивым. У каждой эпохи свое понятие красоты. Какое оно сегодня, мне неизвестно».

Хочется верить, что Надежде Владимировне пока не показывали работы архитекторов, прошедших во второй тур: это такое понятие красоты, которое и самым прогрессивным гражданам не всегда понятно. Та же Заха Хадид проектирует перевернутые небоскребы и угловатые геометрические формы, совмещающие одновременно сотню перспектив. Ее проекты неизменно получают премии, но от них нередко отказываются еще на стадии разработки. Ларс Спёйбрук одержим абсурдной идеей о движущейся архитектуре, которая в его проектах неизменно куда-то расползается, а его инсталляция из «обмазанных соплями кишок» не нашла понимания даже у толерантных голландцев, вызвав волну массовых протестов. Эрик Мосс однажды уже участвовал в русском конкурсе — его Мариинка в виде кучи прозрачных мешков как-то не пришлась по вкусу питерским заказчикам. Coop Himmelblau — известные любители домов-пузырей на двоих, придуманных ими еще в конце 60-х под влиянием наркокультуры. Один музей они уже спроектировали — в Гронингене, — и выглядит он как взорванный дом на корабле. Группа Asymptote во главе с Хани Рашидом создала виртуальный Гуггенхайм, похожий скорее на нарисованную от руки, но в 3ds Max геометрическую фиговину, — до сих пор его никто не рискнул построить. Представить, как пермские заказчики в ужасе отказываются от того, что эти люди им спроектируют, гораздо проще, чем представить работу Мосса или Спёйбрука на берегу Камы. И более того — условиями конкурса предусмотрена возможность дать задний ход. Заказчики могут наложить вето на проект победителя, правда, выплатив ему двойную премию (200 000 у.е.), и строить все что заблагорассудится.

***

Пока отказываться никто не собирается — в Перми все идет полным ходом. Создан факультет искусствоведения для воспитания кураторов, на месте будущего здания строится пешеходная зона, рядом кипит стройка небоскребов. Власти полны энтузиазма. 25 архитектурных бюро чертят проекты. В конце октября по одному человеку из соревнующихся команд впервые посетят Пермь, чтобы своими глазами увидеть место грядущих событий: крошечный аэропорт, вытянувшийся вдоль реки промышленный город, осеннюю серость, загаженный парк перед местом строительства и выпивающую неподалеку молодежь — не столько Бильбао, сколько «Груз 200».

Пока что посреди недостроенных небоскребов, задуманных пешеходных зон и воображаемых автобусов с туристами стоит одинокий советский клуб, а в Перми начинается предвыборная лихорадка. Министр Ощепков уже под следствием — как раз за поездку в Бильбао на деньги налогоплательщиков. На вопрос, как и кто будет строить, ответа нет — деньги пока нашлись только на конкурс. Загадывать на после выборов никто не хочет. А нужен ли будет новым чиновникам такой музей, станут ли они выделять на него бюджет, начнут ли искать инвесторов и спонсоров — неизвестно. Русский Гуггенхайм пока существует в жанре миража — красивой, немного нелепой картинки. Но если все же конкурс пройдет как надо, найдутся деньги и Перми удастся заполучить к себе ту же Заху Хадид, с которой пока не удалось договориться ни Москве, ни Петербургу, — это будет означать одно: чудеса все-таки случаются, а в жизни есть место и подвигу, и мечте.

ЧЕМ ЖИВЫ МУЗЕИ МИРА

Одной продажей билетов Центр Помпиду зарабатывает 24 млн евро в год: он пользуется бешеной популярностью у туристов и парижан, и посетителей у него в 2 раза больше, чем у Эйфелевой башни, — 8 млн в год. В Помпиду можно потратить изрядное количество времени и денег: помимо собственно Национального музея современного искусства здесь есть публичная библиотека, Исследовательский институт акустики и музыки, кружки для детей и современный кинозал. Государство серьезно поддержало Помпиду в год открытия — Центр получил седьмую часть бюджета страны, выделяемого на культуру. Сейчас госдотации сократились до 3,3%, что составляет 100 млн евро в год (почти во столько же обходится Парижская опера). Билеты на выставки стоят 10 евро, на киносеансы, концерты и разного рода пати — 10—14 евро.

Испанский музей Прадо не относится к числу богатых музеев — даже несмотря на то, что государство выделяет значительные дотации: с 2002 года финансирование музея увеличилось с 10 до 30 млн долларов в год. Также посильный вклад вносит общество друзей музея, существующее с 1980 года. К счастью, друзья Прадо нередко дарят ему картины, причем уровня Франсиско Гойи и Бартоломе Мурильо. Спонсором музея выступает известный испанский фонд Telefonica. Цены на билеты значительно ниже, чем в центральные европейские музеи: 3 евро — для льготников, 6 евро — для остальных. Цена билетов на выставки определяется директором музея.

Один из крупнейших и самых посещаемых музеев мира (в 2006 году был поставлен рекорд — 8,3 млн посетителей в год), Лувр активно зарабатывает не только на билетах (9—10 евро), но и на своем имени. В этом году за 400 млн евро музей продал Объединенным Арабским Эмиратам право открыть филиал Лувра в Абу-Даби, который планируется построить к 2012 году. В экспозицию нового музея войдут произведения искусства из Лувра, Центра Помпиду, музея Орсе и Версаля. Огромную часть доходов Лувр получает за проведение в своих залах различных светских мероприятий: приемов, гала-концертов, церемоний награждения, коктейлей и обедов. В зависимости от зала — от 10 000 до 50 000 евро в день. Кое-что музей зарабатывает и за предоставление залов для съемок — именно в Лувре снимался «Код да Винчи».

Музей осуществляет свою экспансию по всему миру — в Венеции, Берлине, Бильбао, Лас-Вегасе. За организацию музея в Бильбао Фонд Гуггенхайма получил от правительства Испании 20 млн долларов. Просветительские выставки чередуются с коммерческими — вроде выставки мотоциклов или коллекции Джорджо Армани, который, по слухам, внес посильный вклад в размере 15 млн долларов. При Гуггенхайме работает популярный и недорогой магазинчик. Основные расходы оплачиваются спонсорами, причем действует сложная иерархическая система: членство — от $2 500 (корпоративный друг) до $500 000 (член попечительского совета). В различные попечительские советы музея входят и русские — Владимир Потанин, Жанна Буллок, Леонид Лебедев и Стелла Кей. Глава Гуггенхайма Томас Кренс — символ предприимчивости и/или беспринципности современного музейщика.

Филиал Музея Гуггенхайма в Бильбао был открыт для публики в 1997 году. Уже за первый год работы музей посетили 1 300 000 человек. Сейчас его в среднем посещает по миллиону в год. По подсчетам исследователей, музей зарабатывает в год около 30 млн евро — за счет билетов, спонсорских вливаний и т.д. Гуггенхайм в Бильбао всего на 25% финансируется из госбюджета (обычно Испания покрывает до 90% стоимости содержания музеев). Согласно докладу Гуггенхайма 85 млн евро, которые дали баски на строительство, окупились в течение 3 лет. Впрочем, с этими цифрами далеко не все согласны: согласно одному из последних исследований сумма сильно занижена, и если посчитать ее честно, окажется, что музей обошелся Стране Басков в 166 млн евро — и окупится не раньше 2010 года.

Музей, обладающий лучшей коллекцией импрессионистов, зарабатывает прежде всего продажей билетов — благодаря рекордной посещаемости и огромной популярности собственно импрессионизма. При этом билеты стоят не так дорого: обычный — 7,5 евро, льготный — 5,5. Еще один важный источник дохода — путешествие экспозиций, собранных из музейных картин, по всему миру. Постройка Лувра в Абу-Даби, где будут и картины из запасников Орсе, также принесет музею приличную сумму. Все остальное — как везде: кафе, ресторан, очень хороший книжный, сувенирная лавка. За умеренную плату в музее читают лекции, показывают фильмы, проводят концерты.

Британский музей существует частично на государственные деньги, частично зарабатывает сам. Вход в музей бесплатный, на выставки — в районе 5. Минимальный вклад — для того чтобы стать попечителем музея — 45, что дает право бесплатно посещать выставки, а также получить приглашение на один великосветский музейный прием. Несмотря на радужные отчеты, Британский музей давно испытывает финансовые трудности. По некоторым данным через несколько лет долги музея превысят 5 млн фунтов. Недавно администрация музея представила программу по сокращению расходов на 6,5 млн фунтов. Количество выставок на глазах сокращается, некоторые залы закрывают раньше времени, на 80% урезана сумма на приобретение новых произведений — теперь она составляет жалкие 100 000.

В МoМА билеты недешевы: стандартный — $20. За отдельные деньги можно прийти на час раньше или позже закрытия (утром — $44—50, вечером — 60), чтобы не толкаться в обычные часы посещения. MoMA серьезно зарабатывает передвижными выставками, а некоторые выставки специально делаются для мировых турне. Магазины, принадлежащие MoMA, отличаются от всех остальных музейных лавок: там торгуют прежде всего дизайнерскими штучками и даже мебелью от главных дизайнеров мира. За $60 000 можно стать корпоративным спонсором (и год водить всю корпорацию в музей на халяву), за $40 000 вы получите 20 приглашений на специальные показы выставок, самый дешевый вариант спонсорства — $3 000 в год (дает приоритет в бронировании билетов в лекторий и на выставки).

«Мет» — один из самых благополучных в финансовом отношении музеев. Основной доход приносят спонсоры и попечители, а власти Нью-Йорка оплачивают охрану и аренду земли. Это один из самых посещаемых музеев мира, поэтому он прилично зарабатывает на билетах. К тому же в Метрополитен регулярно устраивают совершенно немузейные мероприятия: вечеринки, концерты, приемы. Система попечительства — одна из самых продуманных в мире: за $95 в год можно получить 10%-ную скидку в магазине, за $500 — бесплатно посещать танцевальные вечеринки в галерее. Спонсор ($4 000 в год) может бесплатно завтракать до посещения музея, для патронов ($8 000) устраивают специальные концерты. За $20 000 в год можно посещать приемы у президента музея. В 2005 году «Мет» заработал на членских взносах больше 20 млн долларов.

Одна из старейших британских арт-институций — с крупнейшей коллекцией декоративно-прикладного искусства — явно учится у Томаса Кренса. В начале 2007 года здесь, например, показывали коллекцию сценических костюмов Кайли Миноуг. Выставка оказалась невероятно прибыльной: только в первый день билеты забронировали 4 000 человек. Значительный капитал привносят благотворители: 40 фунтов в год стоит членство в обществе попечителей музея, патроны платят от 1 000, а те, кто может позволить себе внести 5 000, приглашаются на ежегодный ужин донаторов в обществе директора музея. Еще бывают корпоративные члены (?10 000) и корпоративные патроны (?18 000). В благодарность в музее устраивают для своих благодетелей пятничные вечеринки и VIP-приемы с участием разных известных граждан.

Бостонский музей первым освоил прогрессивную технологию: теперь можно загрузить на мобильный телефон репродукции картин из его коллекции — Моне, Эдварда Хоппера и т.д. Более того, скачать можно даже картины, спрятанные в запасниках из-за особой световой чувствительности. Одна картинка стоит $1,99, можно подписаться на месяц за $4,99 — получится 5 картинок и некоторые бонусы. Пока в открытом доступе всего 50 художников, но базу данных обещают расширить. Насколько эта услуга будет прибыльна, пока непонятно.

В Великобритании вход в государственные музеи бесплатный. Что, с одной стороны, должно привлечь широкие массы в музейные залы, а с другой — заставить визитеров проводить в музее больше времени, а значит — посещать местные кафе, рестораны, книжные магазины, сувенирные лавки. При этом на временные выставки вход все-таки платный — 8—10; а цена на билет зачастую зависит от времени суток — вечером дороже. При этом в музее разработана многоступенчатая система экскурсий: романтичный тур для двоих — 80—100, групповая экскурсия — от 8 (за одного) до минимум 120 (за всех). Специальные групповые экскурсии за час до открытия стоят от 1 000 за группу. В музейном ресторане можно устроить корпоративную вечеринку.

Музей изобразительных искусств им. Пушкина, Москва

Скромный доход Пушкинского складывается из продажи билетов (взрослый — 60 р., для студентов и пенсионеров — 30 р., для иностранцев — 300 р.), а также из экскурсий и кружков. Для детей организован Клуб любителей искусства (700 р. в год) и — для тех, кто постарше, — Клуб юных искусствоведов (500 р. в год). Можно научить ребенка рисовать (от 1 000 до 1 500 р. в год). Также музей регулярно выпускает каталоги выставок. Но, конечно, эти доходы не сравнимы с расходами на выставки (а это прежде всего оплата транспортировки хрупких ценностей, недешевые страховки), хранение и реставрацию. Поэтому Пушкинский плотно работает с корпоративными спонсорами — в их числе Газпром, Внешэкономбанк, ЛУКОЙЛ и даже немецкая компания Ruhrgas.

Третьяковка традиционно зарабатывает продажей билетов: это более 40% от внебюджетных доходов галереи в год. Некоторые деньги приносит атрибуция произведений русского искусства, хотя после того как музеям запретили официально заниматься экспертизой — она приобрела форму консультаций (3 000 р). Музею серьезно помогает попечительский совет. Основательный доход приносит прокат картин галереи на западных выставках, а также сдача в аренду собственных помещений (за выставку Энди Уорхола в 2005-м Третьяковка получила $200 000). Сравнительно недавно образовалось еще и Общество друзей Третьяковской галереи, сделанное по западным лекалам: в 2005 году Третьяковка собрала таким образом 1,25 млн долларов. Из бюджета Третьяковка за пять лет должна получить 887 млн рублей (около 35 млн долларов), то есть в три раза меньше, чем Эрмитаж.

Эрмитаж — один из немногих музеев, зарабатывающих реальные деньги самостоятельно. Во многом благодаря Михаилу Пиотровскому, при котором и государственное финансирование, и доходы самого музея возросли во много раз. Бюджет Эрмитажа в 2006 году составлял около 54 млн долларов — для России это рекорд. От грядущего сотрудничества с Музеем Гуггенхайма в Лас-Вегасе музей рассчитывает получить прибыль 1—2 млн долларов с каждой выставки. Эрмитаж позволил компании Coca-Cola выпускать банки с изображением эрмитажных шедевров вроде Сезанна и Матисса. От сделки музей получил $150 000. В музее помимо обычного магазина работает и онлайновый, который доставляет сувениры по всему миру. Доход от магазина и ресторана составляет примерно 1 млн долларов в год. В бюджете на Эрмитаж выделено около 115 млн долларов (на 5 лет). Опять же, больше всех в России.