Какой увидели советскую Москву Джон Рид, Герберт Уэллс и Бертран Рассел?
В результате Гражданской войны одна седьмая часть земного шара приобрела красноватый оттенок. Страна пыталась реализовать невиданный по размаху эксперимент – построить социалистическое государство. В Европе и Соединенных Штатах внимательно следили за новостями из Советской России. Левым идеям было тесно даже на отведенных им российских территориях: пусть недолго, но существовали Баварская и Венгерская советские республики, Красная армия пыталась «на горе всем буржуям» экспортировать «мировой пожар» в Европу, но напоролась на польские штыки. Визиты западных писателей в Россию отныне наполняются не только этнографическими отчетами и размышлениями о широте просторов. Зарубежные читатели с интересом следят за жизнеспособностью социалистической идеи. Железный занавес пока еще не опущен окончательно: в Москве открыты «Торгсины», плакаты «Интуриста» зазывают иностранных гостей в Закавказье, Крым и Одессу.
Социалист-романтик Джон Рид стал свидетелем большевистского переворота и написал вошедшую в официальный канон книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Журналист пытался изменить в США общественное мнение о советской России, активно разъезжал с лекциями, стоял у истоков Коммунистической партии Соединенных Штатов. Рид нашел упокоение в Москве: он заболел сыпным тифом и был похоронен в некрополе у Кремлевской стены в 1920 году.
«В сущности, Петроград, хотя он вот уже двести лет является резиденцией русского правительства, всё же так и остался искусственным городом. Москва – настоящая Россия, Россия, какой она была в прошлом и станет в будущем; в Москве мы сможем почувствовать истинное отношение русского народа к революции». В Смольном Риду выдали пропуск на поезд, и он с трудом втискивается в забитый людьми состав. Как только солдаты увидели подписанный высокопоставленным лицом мандат, они немедленно покинули чужое купе. Дорога запомнилась удушливым воздухом и суррогатным кофе.
Николаевский вокзал совершенно пуст, никто не рискует пускаться в путь после шестидневных боев между красногвардейцами и юнкерами. Рид отчаянно торгуется с извозчиком. «Ванька» просит за поездку сто рублей. «До революции это стоило всего два рубля!», – гневно возмущается американец. Город после восстания печален и тих: «На Тверской окна магазинов были разбиты, булыжная мостовая была разворочена, часто попадались воронки от снарядов. Мы переходили из гостиницы в гостиницу, но одни были переполнены, а в других перепуганные хозяева упорно твердили одно и то же. «Комнат нет! Нет комнат…» На главных улицах, где сосредоточены банки и крупные торговые дома, были видны зияющие следы работы большевистской артиллерии. Как говорил мне один из советских работников, «когда нам не удавалось в точности установить, где юнкера и белогвардейцы, мы прямо палили по их чековым книжкам».
Рид нашел приют в гостинице «Националь», выходившей окнами на Моховую. Хозяин отеля показал журналисту разбитые снарядами окна и сказал в адрес воображаемых большевиков: «Ну, погодите! Придёт день расплаты! Через несколько дней ваше смехотворное правительство пойдет к чёрту!» Американец смог пообедать в вегетарианском заведении с названием «Я никого не ем». Стены столовой были украшены портретами Льва Толстого. Вечером Рид отправился на Красную площадь. Его поразили величественные кремлевские стены и «фантастические очертания» куполов Василия Блаженного. Американец наткнулся на красногвардейцев, долбивших мерзлую землю и копавших могилы прямиком возле стены: на следующий день там хоронили жертв восстания с большевистской стороны. Рид отмечает закрытые витрины магазинов и запертую Иверскую часовню: «И вдруг я понял, что набожному русскому народу уже не нужны больше священники, которые помогали бы ему вымаливать царство небесное. Этот народ строил на земле такое светлое царство, какого не найдёшь ни на каком небе, такое царство, за которое умереть – счастье».
