Беговая

«Мы будем гулять между улицей Беговая, Ленинградским проспектом и Белорусской железной дорогой», — пообещал экскурсовод. Здравствуй, Бермудский треугольник! Дворы и задворки. Насыпи и тропы. Заброшенные рельсы и действующие клумбы. Единственная улица Москвы, пронумерованная не от центра, а задом наперед, называется Скаковая, и она тоже где-то здесь. Мы стартовали с платформы Белорусского вокзала, а первый из трех финишей случился у метро «Беговая», где наш экскурсовод предложил всем желающим в качестве бонуса прогуляться в сторону Ходынского поля. Где бы оно ни находилось! На Ходынском он предложил прогуляться в сторону Сокола — вправо или влево, я не поняла, но остановиться уже не было сил. Четыре с половиной часа энергичной ходьбы — вот что надо человеку, чтобы его ноги решили, что хозяин вырвался на выходные в Рим, а голова — пошла кругом от чисто московских достопримечательностей. Это вам не Кремль с напомаженными пушками да звездами. Это, как говорили у нас в песочнице, — секретики. Бутылочные стеклышки, мерцающие на дне укромных ямок. Не трогайте мой секретик! — думал, наверное, наш экскурсовод, историк Николай Калашников в начале своей краеведческой карьеры. А потом почему-то решил показать всем желающим. Первый секрет — прямо на платформе Белорусского вокзала. В стороне от электричек и табло. Суровая мозаика «Свобода, равенство, братство всех народов мира» изображает Ильича в окружении потусторонних личностей. Личности вооружены и безглазы, как дементоры. Буквально в двадцати метрах от панно торчит деревянный столб, обложенный рельсами иностранного производства. Торчит уж лет 60. Не падает. Чтобы разглядеть следующий секретик, надо долго пинать пыль. Под ней притаилась чугунная крышка люка, вывезенная каким-то безумцем из Ленинграда.

Портик ипподрома. Одно из последних творений Ивана Жолтовского. По силуэту отчетливо напоминает Брандебургские ворота в Берлине

Представляю, каково это — очнуться поутру в районе такой крышки и прочитать: «Канализация г. Ленинграда». Вообще, крышки в треугольнике встречаются всех мастей и возрастов. Клетчатые, гладкие, телефонные. Вдоволь насмотревшись под ноги, можно поднять глаза. Вы увидите дома. Это дома-загадки. Откуда взялись на здании школы масонские циркули? Что старше — скамейка, двор или цокольный этаж? Если приглядеться к знаменитому бетонному дому-монстру на ножках, можно заметить множественные отпечатки декоративных дощечек, служивших ему в младенчестве чешуей — их сдуло и смыло довольно скоро после того, как в дом вселились первые жильцы. На Скаковой аллее мы набрели на кирпичный дом, разделивший образованную часть общества. Одни считали, что он довоенный, другие — что после. Сохранность тонких рам и толстой лепнины говорили сами за себя, но каждый остался при своем миролюбивом мнении.

Одна из немногих уцелевших в Москве уличных мозаик 60–70-х. Сделана под явным влиянием мексиканских художников — Риверы, Сикейроса и пр.

Дом на ножках. Возможно, самый необычный жилой дом рубежа 60-70-х, попытка вырваться за пределы безликого панельного строительства

Тут я увидела кружевной домик. Он стоял на краю московских Бермуд — на Ленинградке. «Это дедушка панельного строительства, известный как кружевной, или ажурный, дом — в народе «аккордеон». Его построили в 1940 году архитекторы Буров и Блохин…» На этом интересном месте и появился дедушка. Не панельного строительства, а просто дедушка. Немного нетрезвый. «Экскурсия? Я вам сам экскурсию проведу! Я живу в этом доме! А вы кто? Немцы?» — «Нет, свои». — «Да? А в доме-то нашем кто только не жил! И этот… который Сталина в кино играл, и этот… который главный в Москве был». Экскурсия побрела дальше, и только я стояла, разинув рот на дедушку. «Дочк, мне б на пиво…» — «Дам! А вы меня в дом за это пустите!» — «Да я не один живу. У меня сестра — вековуха. Че с ней сделаешь, 86 лет…» — «Ну тогда хоть расскажите, чего там внутри». — «Да ужас чего, бля, — все трубы наружу!»

Скульптуры лошадей по углам — часть расформированной квадриги работы Клодта-внука, когда-то украшавшей старое здание ипподрома

«Черт с ними с кружевами», — решила я неожиданно. Сунула просителю стольник и бросилась догонять ученых. И взамен дедушкиного «аккордеона» я получила огромный кусок Москвы, заросший черемухой, яблонями, вишнями и сиренью. Шишки из цветной керамики на карнизе, ржавые светофоры в молодых лопухах, фонарные столбы, знавшие детей XX съезда еще детьми. Из первой московской фабрики-кухни конструктивизм выпирал больше сзади, чем спереди, а здание ипподрома и поныне пышет почти кулинарным излишеством. На другой стороне Беговой — стоит домик другого рода. Он напоминает разоренную помещичью усадьбу. На самом деле построен после войны для офицеров-победителей. Архитекторы 40-х и 50-х вообще хорошо разбирались в русской усадебной архитектуре. Поэтому даже многоквартирные коробки могут похвастаться кружевным козырьком над входом. По пути к Ходынке мы отследили все стадии упрощения маленковок до хрущевок, и в награду за внимательность нам попалась хрущевка-симпатяга с нетипичной треугольной крышей. Ученые расчувствовались, вспоминая устройство двойных деревянных форточек. Но настоящий катарсис случился где-то в Ходынских проездах. Малоэтажные домики конца 40-х обнимали двор мечты. Асфальтовые дорожки в пышных дачных зарослях, скромное бельишко на аккуратных балкончиках и две безносые пионерки с половиной интересной книги в руках. «Половину книги они уже прочитали», — вздохнул Калашников. Последние лоси Москвы ждали нас в соседнем дворе. Они лежали на клумбе и кого-то с тревогой высматривали в буйных майских кустах. Наверное того, кто унес их славные гипсовые рога. Вот она — приземленная, глуповатая, но все же такая нежная и уютная романтика нашей милой Бермудской глуши!

Редкий по сохранности уголок непарадной сталинской Москвы. Когда-то такие гипсовые лоси сотнями водились в Москве и Подмосковье. Эти — последние

zabyg17.livejournal.com, бесплатно

Ленинский проспект

Встречались на станции метро «Октябрьская», у райских ворот с голубым куполом. Даже не встречались, а слетались, как неприкаянные души, к нашей сталкерше Галине Алексеевне. На вид ей было лет 70. В конечном итоге слетелось нас 14 душ — поровну мальчиков и девочек всех возрастов. Странные мы были, какие-то не от мира сего. И места посетили загадочные. Точнее, места-то, может, были и вполне обычные, но последовательность у них была странная, с отчетливым загробным подтекстом.

Единственное, о чем не рассказывают в экскурсии по Нескучному саду — это о знаменитых сборищах толкиенистов

— Для начала я проведу вас по задворкам Ленинского проспекта, — удивила нас Галина Алексеевна. — Вы увидите его изнанку.

Мы обошли со спины Институт черной металлургии, и нам открылась величественная разруха.

— Вот бывший доходный дом, чудом уцелевший, — говорила сталкерша, — неказистый, но еще крепкий. Моя знакомая когда-то здесь жила…

Опустевший дом с выбитыми окнами словно закутался в рваные тряпки.

— Обратите внимание на жуткий нависающий антресольный карниз здания института, и вам станет страшно. А вы знаете, что на этой древней московской земле было когда-то татарское кладбище?

В летнем домике графа Орлова с 11.00 до 17.00 работают библиотека и читальный зал

Мы шли мимо бетонных заборов, украшенных кудрями колючей проволоки, ангаров, ржавых ворот с инфернальными, словно их сочиняли призраки, надписями: «Смерть или воспоминания», мимо отделения коронарной хирургии 1-й Градской больницы.

— Старый флигель, барский. Вход украшен пилястрами. Тут и соловьи поют, тихо, хорошо, никто не шляется — кроме больных и нас с вами…

Последние нашумевшие события в Зеленом театре — концерт группы «Ленинград» и съемки фильма «Асса-2»

Все эти пилястры, ионические гребешки и прочие каменные рюши меня не особо интересовали. Куда более волнительными были случайные комментарии нашей проводницы: «Ленинский проспект нельзя перебегать. При мне одна девушка через проспект побежала, такая модно одетая, с японским зонтиком… Ее сбил грузовик, так что сапожки отлетели, ее прямо в эту больницу на носилках понесли. Она была еще жива, но если отлетели сапоги — это дурной знак…

Мы бродили мимо больничных флигельков и пристроек умиротворяющего желто-песочного цвета — в каком-то раньше была церковь, где отпевали умерших пациентов. В маленьких уютных двориках сушилось белье, цвела сирень, желтели одуванчики. Все это выглядело как чья-то ушедшая жизнь. «Вот ансамбль Голицынской больницы. Вы знаете, хотела посмотреть гробницу Голицыных, так церковники не пускают. А раньше можно было…»

Когда-то компанию чугунной пловчихе скульптора Манизера составляли два мальчика с рыбами

За больничным комплексом начались кущи Нескучного сада. Там некоторые экскурсанты отстали от нас — устали. Но Галина Алексеевна и не думала уставать.

В усадьбу Нескучное вход был закрыт. Гастарбайтеры с хохотом бурили твердь и пытали наш слух грохотом отбойных молотков. «В Нескучном прошло мое детство, моя жизнь», — говорила Виргилия.

В Летнем домике по-прежнему работал читальный зал. Внизу у набережной стояла скульптура сгорбленной пловчихи. Мы подошли к Охотничьему домику, погруженному в тлен убогих декораций для шоу «Что? Где? Когда?». На заборе у входа красовалась надпись карандашом: «Здесь был Друзь».

Мы какое-то время постояли на смотровой площадке возле здания Российской академии наук.

— Внизу мертвый городок для новых русских, — сказала Галина Алексеевна. — Задумывался комплекс элитного жилья, но туда так никого и не вселили — пустой стоит…

Кто знает, может, этот комплекс выстроили именно для тех, кто пал в финансовых войнах, взорвался в собственном «порше» или же расплющил полные кокаина ноздри, а заодно и голову о бронированное лобовое стекло, врезавшись на скорости во что-нибудь потверже доллара. В пустых коттеджах, разумеется, обитали призраки.

В беседке, поставленной в 1947 году, в честь 800-летия Москвы, любит целоваться молодежь

— Видите мост? — экскурсовод указала рукой на реку. — Оттуда прыгают самоубийцы.

— Чем вы раньше занимались? — спросил я.

— Закончила курсы фельдшеров и всю жизнь проработала операционной медсестрой.

А теперь водит по ускользающей Москве. Бесплатно.

Внизу стоял Андреевский монастырь, весь в нежных колокольных звонах. «Ребята, — сказала Галина Алексеевна, когда мы расселись на лавочках в монастырском дворе, — следующая экскурсия по Новодевичьему кладбищу…»

Я для себя решил, что постараюсь быть.

community.livejournal.com/idu_shagayu, бесплатно

Пирамида Голода

«Вы по записи? А у вас случайно лишнего места не осталось? Давление замучило — хотим с мужем в пирамиде подлечиться», — обращается ко мне пожилая женщина. Мы стоим окруженные толпой экскурсантов посреди станции метро «Площадь Революции». Еще полчаса назад я не могла представить себе человека, который в 10 утра посреди майских праздников пошел бы на какую-либо экскурсию. Даже если бы там показывали Владимира Машкова в одних трусах. Однако ж желающих посмотреть на пирамиду набирается предостаточно — 2 автобуса моментально заполняются, да еще и не всем хватает мест: кто-то под шумок пролез-таки без записи.

Через 5 минут выясняется, что собрались здесь сплошь любители эзотерики, мистики и захватывающих телепередач — пассажиры активно обсуждают, кто из героев «Битвы экстрасенсов» круче — цыганка Аза или шаманка Турсуной Закирова, а также за что мы должны любить телешоу «Тайные знаки». Автобус тем временем трогается, гид сообщает, что экскурсию все прослушают по дороге, на месте же никто и ничего рассказывать не будет, зато будет час свободного времени. За 40 минут дороги он успевает рассказать о том, что пирамида, построенная украинским ученым Александром Голодом на 38-м километре Новорижского шоссе, сделана из стеклопластика, спроектирована по принципу золотого сечения и является чуть ли не восьмым чудом света. Вообще Голод построил аж 20 таких пирамид в России и вроде как за границей. Экскурсовод утверждает, что все предметы, полежавшие некоторое время в пирамиде, становятся чудодейственными: семена дают троекратные урожаи, лекарства стопроцентно излечивают, а если построить такую пирамиду над, скажем, нефтяной скважиной, нефть разжижается, и нефтедобыча становится плевым делом. По салону проносится вздох восхищения — кажется, что у каждого из пассажиров в кармане припрятан пакетик с ранними сортами укропа или пачка аспирина — зарядить в пирамиде.

После петляний между коттеджными кооперативами автобус въезжает на пригорок и останавливается в чистом поле. Не дослушав конца экскурсии, все вываливаются на улицу — бегут к пирамиде, некоторые по пути застревают около вагончика с аурокамерой, где рублей за триста можно сфотографировать свою ауру. Такие фотографии мало отличаются от обычных, только вокруг головы появляется широкое цветное поле вроде нимба. Мне свою ауру фотографировать боязно — вдруг это что-то вроде рентгена или УЗИ, то есть какое-никакое, а облучение. Какая-то щуплая немолодая женщина хипповского вида все же отваживается: у нее аура оказывается темной, с какими-то дырками, что означает не очень хорошее самочувствие. Ей советуют немедля идти в пирамиду, а на обратном пути — зайти пересняться.

Александр Голод умудрился построить 20 пирамид. Та, что на Новорижском шоссе — самая высокая (44 м) и самая «чудодейственная»

Собственно, на этом экскурсию можно было бы считать законченной — внутри пирамиды делать особо нечего. В полумраке — стены чуть просвечивают — на каменном полу стоят коробки с минеральной водой и прилавки с янтарными бусами, гематитовыми кольцами и прочими побрякушками, которые продают тут же в качестве талисманов, заряженных энергией пирамиды. Экскурсанты сметают все это в момент, тут же надевают кольца и браслеты себе и детям, кто-то тащит аж по две пятилитровые бутыли воды. Если обойти нутро пирамиды по кругу, становится понятно, что укроп и аспирин — не такая уж чушь: в нишах пластиковых стен то и дело попадаются самые разные предметы, очевидно специально припрятанные. Зарядить хотят все: фотографии, засушенные розы, яблоки, бутылку тоника, пачку сигарет, еще почему-то в нескольких местах лежат номера газеты «Аргументы и факты». Маленькая старушка в углу шепчет молитву и кладет под стену крашеное яйцо.

«Папа, а эти синие кабинки тоже волшебные?» — маленькая девочка тащит отца из пирамиды в сторону туалетов. Час прошел, и все потянулись к автобусу. На выходе из кабинки с аурокамерой замечаю женщину с дырявой аурой. «Ну как, посветлело ваше биополе? У меня вот из черного стало голубым», — соврала я. «Дыры пропали, но поле все равно темное, сказали — нужно приехать еще раз пять, не меньше». Весь обратный путь я честно пыталась понять, улучшилось мое самочувствие или нет. Голова вроде как болела, так и болит, спать как хотелось, так и хочется. И вообще, если эта пирамида такая чудодейственная, то почему ее не используют в общегосударственных масштабах, а показывают кому ни попадя за 200 р., а «льготным категориям граждан» — так вообще за сто? Больше вроде никому такая крамола в голову не лезла — все весело брызгали себе на лоб волшебной водой, примеряли браслеты так и эдак. Потом автобус остановился возле Поклонной горы, я пошла к метро, вместе со мной в вагон зашла девушка из нашей экскурсионной группы. Прежде чем опуститься на сиденье, она украдкой побрызгала его водой из бутылки.

Экскурсия-шоу по роману Михаила Булгакова

— Алло, Бегемот, приезжай, пожалуйста, — девушка в черных трусах и с серебряным лицом стоит у входа в Музей Булгакова по улице Садовая, дом 10. Рядом с ней стоит продавщица с графином абрикосовой воды.

— Абрикосовая вода, десять копеек, цены пролетарские, вода теплая, берите.

Мимо проносится женщина в кардигане и берете с криками: «Сеанс черной магии с перевоплощением! Мастер Воланд и его свита!» В соседней комнате двое молодых людей обсуждают: «Лиходеев подтвердил, он будет. Говорит, катался весь вечер на машине». Периодически все они начинают ссориться. Продавщица абрикосовой воды намекает на то, что Гелла — простая проститутка из Харькова, мужчины в комнате ругаются и обвиняют друг друга в неумении что-либо организовать.

На улице темно, 10 часов вечера. По четырехкомнатной квартире-музею ходят около пятидесяти растерянных посетителей. То из одной, то из другой двери выскакивают люди. То Иван Бездомный пробежит, то Гелла с телефоном и криками: «Бал начнется в двенадцать! Мастер будет в двенадцать! Попугаи будут! Аллергии у вас не будет — это какаду». Посетители подозрительно смотрят друг на друга: кто еще окажется участником этой истерии?

— Здравствуйте, давайте начнем экскурсию, — говорит растерянная экскурсоводша. — Только будьте очень осторожны. Советую вам не ошибаться, потому что ошибка может стоить вам руки или ноги.

Из двери высовывается Гелла с телефоном: «Алло, барон Майгель? Артист будет в двенадцать. Фрачная пара, только фрачная пара». Экскурсоводша хихикает, но продолжает: «Музей был основан 15 мая 2004 года, в день рождения Булгакова, давайте пройдем в первую комнату».

В первой комнате сидит Иван Бездомный с подбитым глазом, пока все посетители набиваются в комнату, мимо них уже протискиваются санитары.

— Вы поэт?

— Поэт. Я должен рассказать вам нечто очень важное. Вчера вечером я на Патриарших прудах встретился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал о смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.

Бездомного уводят, а экскурсоводша продолжает: «В этой квартире часто проходят творческие вечера, литературные гостиные. Это квартира 52, нехорошая квартира — 50, а здесь раньше был ЖЭК». Вдруг из-за занавески доносится: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря…», оттуда выпрыгивает Маргарита и пролетает в соседнюю дверь.

На экскурсии-шоу по роману Булгакова невозможно понять — кто нанятые актеры, а кто — просто городские сумасшедшие

После «домашней» части начинается совсем страшная — «уличная» часть экскурсии. Вот Патриаршие, где Аннушка разлила масло, — кстати, Аннушка жила дверь в дверь с Булгаковым, все время пила и дралась. Вокруг пруда идет мужчина без головы — на него набрасывается еще какой-то мужчина, вроде пьяный, вроде не актер. Вот продавщица опять продает абрикосовую воду, на нее накидываются вроде готы, вроде не актеры. Вот женщина, мимо которой проходят экскурсанты, кричит: «Интеллигенты! Куда идете, я тут ссу», — вроде не актриса, вроде даже жаль.

Дальше экскурсоводша теряется — но с помощью посетителей-фанатов находит один из прототипов особняка Маргариты на Спиридоновке. Мимо пролетает Гелла на велосипеде с телеграммой от Лиходеева.

Экскурсия заканчивается на Тверском бульваре у прототипа дома Грибоедова — сюда на велосипеде с «сенсационными новостями» приезжает продавщица газет и сообщает, что в процессе поимки банды мага Воланда было сожжено 4 дома, истреблено 100 черных котов и 100 человек сошли с ума. Сообщает все это и уезжает.

Экскурсоводша выдыхает и признается, что это премьера театрализованной экскурсии и что она сама толком не знает, кто из участников были актеры, а кто — городские сумасшедшие.

Хитровка, Иванова горка

«Я не очень-то люблю водить толпу, в идеале — человек пять», — говорит краевед (плюс архитектор, журналист, фронтмен рок-группы и отец троих детей) Александр Можаев. С ним пришла очень юная рыжая девушка («Ничего так, красивая, а? Поклонница!»), со мной — подруга. «Я знакомлю не только с домами, но и с людьми, которыми данная местность замечательна. А ты живешь на Ивановой горке и соседей не знаешь». Он прав. Первым делом мы заходим в обшарпанно-голубенький XIX века дом на углу Малого Ивановского и Подколокольного переулков, поднимаемся в квартиру, которую снимает под декораторскую студию Дмитрий Журавлев, однокурсник Можаева по МАрхИ. «Митя занимается реставрацией Ивановского монастыря», — представляет его Можаев. Журавлев говорит: «Вот, Саша, тебе подарок», сдувает пыль с толстенной картонной папки, развязывает ветхие тесемки. Внутри сотни тоненьких папок — досье, документы, датированные 1918 годом: после революции собор Иоанно-Предтеченского монастыря приспособили под губернский архив; в 1900 году эмвэдэшники его вывезли, но кое-что затерялось по углам. «Покорнейше прошу принять меня конторской служащей. Имею аттестат Счетоводных курсов бр. Паршиных и Женской гимназии. Обратиться с просьбой заставляет безвыходность положения: живя личным трудом, в настоящее время я лишена заработка, так как…» Плакать хочется. Папку решают отнести Николаю Аввакумову — у него скульптурная мастерская в палатах Бутурлина, в самом сердце Хитровки. Авакумов — главный хитровский летописец.

Герои фильма «Брат-2» шарились по проверенным площадкам: Подколокольный и окрестности Малого Ивановского переулка

До Хитровской площади, где был когда-то знаменитый рынок, идти секунд тридцать, но мы идем кругом. Поднимаемся вверх по Малому Ивановскому, с трудом поспевая за двумя монахинями, которые окропляют тротуар и стены святой водой. «Красивейший монастырь, очень необычный для Москвы — и по интерьеру, и по архитектуре. Напоминает собор Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции». Журавлев говорит, что денег немного — и поэтому на реставрации работают всего 4 художника и 10 рабочих, но это и неплохо, наскок и аврал в этом деле ни к чему.

Дом на углу Яузского бульвара архитектора Голосова был задействован в десятках фильмов, например — в «Королеве» Юрия Кары

Неожиданно оговаривается: «Честно говоря, когда монастырь стоял в руинах, голый кирпич без штукатурки, он мне по-своему нравился даже больше…»

Уютнейший, любимый москвичами сквер был захвачен и разгромлен в считаные дни. Съемочная группа фильма «Азазель» успела запечатлеть его лучшие времена

Стоп, разворот, посмотрели назад. Вид — московская классика, растиражированная сотнями картин, множеством кинофильмов. Самый известный пример — финальные кадры «Покровских ворот», когда Сперанский стартует в будущее: перспективу замыкает Котельническая высотка, на переднем плане колокольня церкви Николы в Подкопаях. Теперь, впрочем, виден только крест, выглядывающий из-за уродской мансарды над рестораном «Ноев ковчег», — привет от безнаказанного самостроя 90-х.

«Холодное лето 1953-го» тоже снималось на Покровском бульваре — имитировать сталинское прошлое тут проще всего

Мимо храма Владимира в Садах (в XVI веке тут протекала речка Рачка, в ней, судя по всему, было полно раков) мы выходим к скверу, террасой поднимающемуся над стрелкой трех переулков — Хохловского, Подкопаевского и Большого Трехсвятительского. «Это старинный сад усадьбы поручика Нарбекова, — рассказывает Можаев. — Еще несколько лет назад здесь был обычный сквер, откуда открывались прекрасные виды на закаты над Ивановским монастырем. Но организация без вывески захватила его. Выкопали стоянку, половина каштанов погибла. Военизированная охрана встречает посетителей словами «Мы милицию вызывать не будем, мы тебя просто убьем». Знаменитый исторический дом разграблен и аккуратно отремонтирован».

Кинематографисты любили Малый Ивановский переулок (вверху) за чудесный вид. Финальные кадры «Покровских ворот» — один из примеров

Дальше Можаев ведет нас по Малому Трехсвятительскому переулку, показывает догиляровскую Хитровку вишневых садов и дворянских усадеб. Странно перестроенные древние палаты, классические особняки, классические имена — Тютчев, Чехов, Пушкин. Вот и палаты Бутурлина, а рядом здание трактира «Каторга», куда Гиляровский водил Горького и Станиславского «смотреть персонажей». Сейчас тут квартиры и мастерские, во дворе цветут деревья и дымит мангал, малышка в розовых кружевах нарезает круги на самокате, а ее папаша в трениках кричит в мобильный: «Мало мы не пьем, а много не наливают!» В мастерской Николая Аввакумова — стопки подписных листов в защиту Хитровской площади. Здесь хотят снести старый советский техникум, в свое время перекрывший изумительные виды на Яузу, Котельники и Серебряники, и построить совсем уж макабрический 8-этажный бизнес-центр. А хотелось бы, наоборот, парк. Подписей собрано уж 10 тысяч, и мы тоже ставим свои — мечтать-то не вредно.

Тверская

Наша группа сгрудилась вдоль бровки Манежной у «Националя». «Так… Который час?» — спрашивает экскурсовод. Ретрограды принимаются задирать левые рукава, остальные тянутся к карманам за мобильниками. Наш провожатый довольно хихикает: «Краеведческая проверка. Настоящий москвич посмотрел бы на куранты Спасской башни». Так началась экскурсия «В поисках старой Тверской», которую вел писатель Рустам Рахматуллин. Не сходя с места, в огневом ритме он ввел нас в курс древней истории Тверской: когда-то она начиналась от Воскресенских, теперь Иверских, ворот Китай-города, перебиралась через Неглинную по мосту, который можно увидеть в Музее археологии, поднималась по гребню холма к нынешней Пушкинской площади и становилась там… Дмитровкой.

Во все это сложно поверить, развернувшись кругом и следуя взглядом за торжественным подъемом улицы Горького — единственной московской улицы, полностью преображенной в соответствии со сталинским генпланом. Рустам обнадеживает: от старой Тверской осталось куда больше, чем кажется, хотя большинство ее фундаментов закатано под асфальт проезжей части. Рахматуллин — главный исследователь метафизики столицы, которой посвящена его готовящаяся к выходу книга «Две Москвы». «Мы будем говорить больше о невидимом, чем о видимом», — провозглашает он и показывает на магазин Danone — на месте проезжей части перед ним стоял особняк Бекетова с двумя скругленными углами, а на месте Центрального телеграфа — здание Благородного пансиона, где учились Жуковский и Грибоедов. От них не осталось и следа, но вот от дома Строгановых на задворках «Макдоналдса» обнаруживаются хозяйственные постройки. Более метафизический след Москвы Рахматуллин показывает нам на перекрестке Тверской и Газетного: когда-то тут на трех углах стояли ротонды, а сейчас на двух из них высятся совершенно нехарактерные для города скругленные фасады Телеграфа и сталинского дома №9. В Брюсовом переулке метафизика достигает самого высокого накала. На месте дома актеров МХТ была усадьба Плещеевых, где Карамзин сочинил «Бедную Лизу». Напротив в том же Брюсовом стоит дом генерал-губернатора Гудовича, отодвинутый сталинской реконструкцией с Тверской в переулок. В этом доме жила и погибла французская модистка Луиза Симон-Деманш, в убийстве которой обвиняли ее любовника Сухово-Кобылина. Некий промысел места налицо: как будто Карамзин, выдумывая в комнате окнами в переулок историю неравной и трагической любви бедной Лизы, предсказал — или предопределил? — судьбу не менее несчастной Луизы.

Ближе к Пушкинской старая Тверская перебирается на другую сторону новой, и мы следуем за ней. Двигаясь дворами сталинских зданий, мы переходим от одного памятника к другому: вот совершенно целое, только сдвинутое на десятки метров, здание Саввинского подворья, вот палаты князя Дашкова, сохранившиеся под штукатуркой советского ресторана «Арагви», и недавно случайно обнаруженные в ходе ремонта. Попасть в них нельзя, но даже снаружи, под видом заурядного дома с пластиковыми окнами, после рассказа Рахматуллина они производят впечатление чего-то настоящего и лично пережитого.

Прогулка кончается у Елисеевского гастронома, бывшего особняка Козицкой, где держала салон Зинаида Волконская. Рахматуллин заводит нас в какую-то арку. Там под смешки заправляющихся пивом сотрудников галереи «Актер» мы попадаем к неперестроенной боковой стене «Елисеевского», сохранившей классические карнизы и руст. В выходящих на эту сторону окнах Музея Николая Островского, кажется, можно и впрямь разглядеть бал у Волконской, так что в этой неприглядной подворотне я наконец и нахожу старую Тверскую. Лично для себя, безо всякой метафизики, хотя и не без ее помощи.

«По следам привидений»

Без одной девятнадцать я подошел к Маяковскому. Тень от памятника лежала на изумрудном газоне. По свежей траве бродила гордая, как бизон, тучная лобастая ворона. Я достал из кармана билет: встреча у памятника в 19.00. Оглядываясь по сторонам, я искал глазами группу людей, пришедших на экскурсию «По следам московских привидений»: скучающих молодых пенсионеров парами и одиноких женщин. Ни тех ни других не было видно. Маленькой серой своркой вдоль выстроенных в ряд поливальных машин прохаживались работники ДПС с жезлами. Маленькой пестрой кучей толпились студенты с газировкой. Хотелось спать, пахло летом. Работники ДПС смеялись, продолжая прохаживаться взад-вперед. В 19.05 я занервничал. Неужели билетами на экскурсию премировали лучших из них? Почему тогда они в форме? Неужели им после экскурсии заступать на дежурство? В 19.17 я не выдержал и подошел к группе молодых людей с газировкой. «Скажите, вы не видели здесь кого-нибудь с надписью «Экскурсионный центр «Варяг». — «Варяг» — это здесь», — сказала молодая девушка с тонкой папкой в руках. Двадцать два или типа того. Исторический факультет МГУ или что-то в этом роде. Бесформенной толпой молодые люди шли за ней к автобусу.

«Я Валерия, — сказала девушка с папкой. — Ваш экскурсовод. А водителя зовут Сергей». «Раз-два-три», — апатично сказал Сергей в микрофон и передал его Валерии. «Вы верите в привидений?» — спросила Валерия тоном, не дающим сомневаться в том, что она задавала этот вопрос не меньше сорока раз. Автобус притих, думая, как бы пошутить. «Мы в Бога верим», — сказал кто-то. Валерия заглянула в папку: «В международном рейтинге городов с активными потусторонними силами Москва замыкает десятку лидеров». Информация была как снег на голову. Несколько девушек с газировкой осторожно засмеялись. «Десятое место!» — сказал кто-то. «Скоро все будет китайским, — сказал мужской голос за моей спиной. — Я видел репортаж про китайские машины: они просто копируют известные модели». — «Вот-вот, — сказала девушка в малиновых штанах. — А еще они косметику подделывают». Скрипнули тормоза, автобус остановился напротив Литинститута. «Выходим», — недовольно сказал кто-то, и все вышли, лениво выстроившись перед Валерией полукругом. «Мистика этого места издавна известна москвичам», — сказала Валерия. Потревоженный бомж на соседней скамье неловко заерзал, прислушиваясь к истории о том, как один за другим, мучимые потусторонними кошмарами, вешались в литинститутском подвале дворники. Рассказывая о повешенных, Валерия всем телом подавалась к папке, время от времени заглядывая внутрь. Восторженные девушки из числа экскурсанток фотографировали Валерию. Бомж, несколько освоившись, разглядывал сцену в целом. Вместо газировки в руках девушек появились леденцы на палочках. Позевав, бомж снова заснул. Экскурсанты сели в автобус. Апатичный водитель Сергей тронул педаль газа. Автобус проехал сотню метров и остановился. Экскурсанты вздохнули, не выпуская изо ртов леденцы.

«Выходим, — подбодрила всех Валерия. — Нас ждут привидения». Экскурсанты, вытянувшись как колонна военнопленных из хроники, побрели в сторону Патриарших прудов. «Это Патриаршие пруды», — сказала очевидную вещь Валерия. Продолжение было предсказуемым: кот Бегемот, Булгаков, поскользнулся на маслице. Список замыкал загадочно сгинувший в пруду мальчик, дело об исчезновении которого все еще лежит (Валерия сделала глаза размером с блюдце) в милиции. Экскурсанты, не заинтересовавшись мальчиком, с тоской смотрели на веселую молодежь, сидящую по периметру пруда с алкогольными напитками. «А сейчас мы поедем в Новодевичий монастырь, где сможем загадать первое желание», — прочитала Валерия в своей папке. Вот тут и нужно было незаметно уйти. Но я зачем-то сел вместе со всеми в автобус и поехал в Новодевичий. Там, выслушав общую информацию о стрелецком бунте и о двух мертвых стрельцах, висевших в окне кельи, куда была заточена царевна Софья, основная часть экскурсантов загадала по желанию. Один за другим загадывающие прикладывали ладонь к башне и поднимали глаза куда-то вверх. Те, кто желание не загадывал, принялись смотреть на часы. «А сейчас мы поедем к нашей последней остановке», — примирительно сообщила Валерия. Автобус остановился у смотровой площадки Воробьевых гор. Экскурсанты высыпали на мостовую и выстроились вдоль парапета. «Сегодня, — заметила Валерия, — мы с вами пытались проникнуть в тайны московских привидений. Конечно, всех тайн Москвы узнать нельзя. Но, стоя здесь, мы, как нигде, можем почувствовать наш город и насладиться этим великолепным видом». За моей спиной ревели мотоциклы, мелькнули праздничные поролоновые уши. Зажав подмышкой надувного дельфина, девушка в обтягивающем белом жадно ела французский хот-дог. Почему-то захотелось плюнуть. Я перегнулся через парапет и плюнул.