Эпоха подшипников

На Чистых прудах стало неуютно. По вечерам здесь образуется молодежный клуб: дым коромыслом, на одной лавочке тусуются фашисты, на другой сатанисты, а на третьей просто так, студенчество – жрут пиво и горланят под гитару матерные песни. Кажется, Чистые пруды, несмотря на внешнюю благоустроенность, стали вспоминать, что когда-то именовались Погаными.

Делить лавки со всеми этими раздолбаями мне не захотелось, и поэтому на этот раз я выбрал иную культурную программу: попросил здешнего уроженца, известного зодчего Михаила Хазанова рассказать о его родных местах к востоку от бульвара. Бродили мы вечером и за три часа на пути повстречали не более двух десятков прохожих, тишина для центра непривычная. Вокруг толпятся дома разнообразных времен и стилей, иногда получаются замечательные контрасты: в Гусятниковом переулке кирпичный балкон брежневского дома прижимается вплотную к готическому пинаклю предреволюционной доходки, а рядом деревянный особняк соседствует с построенным в 1960-е модернистским зданием швейцарского посольства. Хазанов разъясняет:

– Обратите внимание, если говорить о современной архитектуре, то это вещь очень высокого класса, хотя совершенно неизвестная и недооцененная. Но разница между ней и старыми соседями принципиальна в том, что там еще ручной труд, а здесь – механизация. Мне отец рассказывал, что старорежимные мастера на стройке штрафовали за лишний положенный кирпич. То есть не перевыполнить план стояла задача, а посмотреть, подумать, положить неспешно и аккуратно – и чтобы кайф еще при этом ощутить. Стахановцев выгоняли. Поэтому старые дома – штучные, одухотворенные вещи, а все, что мы сейчас делаем, технологично, это конвейер. Граница между старым и новым – как между ручным и индустриальным, восполнимым и невосполнимым. Вот вам проблема: булочная на углу Фурманного убита капремонтом и выстроена заново, а вот тот дом, левее, косой и кривой – подлинный. Как только вы сделаете из него что-нибудь прямое и хорошенькое, будет вот такой же мертвяк. В XXI веке это решаемо: можно сохранять его и кривым, но сначала общество должно подняться до такого вот тонкого понимания.

Прекрасный пример – угол Рождественского монастыря. Обрушенная стена, лестница, куст сирени, битые ступеньки – это клево, это надо рисовать. Теперь его починили, достали белый камень настоящий, все сделали как надо. Но пока она снова не разрушится, я туда не встану ни с этюдником, ни просто так. Патина времени – это и в смысле туристской привлекательности серьезная категория. Поэтому я и сам в некоторых случаях десять раз подумаю, прежде чем решиться на какую-то современную, хай-тековскую тему. Иногда надо среду штопать, иногда разрывать, а надо ли – это уже шестое чувство подсказывает: вот так город теплый, а вот так уже холодный. В этих местах новостроек пока немного, но часть старых зданий уже реконструирована. И ужас в том, что теперь трудно понять, что здесь вообще новое, а что старое. Это я вот помню, что тот дом пять лет назад с нуля выстроен, а у этого под новой штукатуркой фасад оставили. Но вот если присмотреться, энергетически это тоже ощущается.

Я внимаю архитектору и вспоминаю, что в детстве у меня была прекрасная книжка «Если в лесу сидеть тихо-тихо». То есть, типа, можно там и ежика увидать, и белочку, и букашку всякую. Со старой Москвой примерно та же история: если присматриваться внимательно, чего только не ощутится и не покажется. Вот дом 6 по переулку Огородная Слобода, роскошный особняк, выпотрошенный для городского Дворца пионеров. Лично Хрущев распорядился «все это купеческое безвкусие и богатство убрать». Зато внутри дома появился необыкновенный грот с декоративными белыми медведями, а в одном из окон уцелел переплетик в форме пентаграммы. А над входом в бывший жилкооператив «Политкаторжанин» (Чаплыгина, 15) имеется замечательный логотип: тюремная решетка, сквозь нее солнечные лучики, надпись «СССР». Деревянные перила в подъезде дома 8 по улице Макаренко сохраняются с 1920-х. В подъездах доходок вообще же можно обнаружить множество интересного: старая роспись, плитка, выходящие на лестницу овальные окна комнаты прислуги, лепные пауки на потолке. Еще на Чаплыгина есть дом, на втором этаже которого написано 1894, а на третьем – 1893. Проводник разъясняет: дело чисто профессиональное, кладка ведется снизу вверх, отделка наоборот, а между этажами произошел Новый год.

Мы сворачиваем во двор дома самого Михаила, он числится №11 по улице Жуковского. Тут начинается личное.

– Поперек шла высокая стена, нынешний большой двор тогда был разделен пополам, и войти можно было только через одну арку. Старые московские дворы были такими маленькими замкнутыми анклавами, как в Венеции, разгороженными бывшими конюшнями и сараями. Проходных почти не было, это питерские дела, а теперь ведь, наоборот, все воспринимают Питер как город, в этом отношении более замкнутый, а Москву – насквозь проходную. А в те времена, если кто вдруг попадал в такой двор в неподходящий момент, деваться некуда. Тут ведь были страшные драки, вырастали – половина садилась. Если соседний народ рисковал нападать на нашей территории и если наш двор побеждал, то они улепетывали по пожарной лестнице на крышу барака и прыгали через стену.

Мне, помню, лет семь было, и во дворе началась молотьба, а мне первый день как купили шубу. А тогда очень важной вещью было социальное выравнивание: у шапки одно ухо вверх, другое вниз, шарф вот так – а тут новая шуба! И только я выскочил, какой-то малый лет пятнадцати меня взял и повесил на забор, наколов воротником. А мимо проходили две девочки, вставили в рот беломорный чинарик, так я и висел, пока все махались, дрыгал ногами и дым пускал.

Жизнь в этих дворах была особенная, со своими порядками, с какими-то чудаками районными. А начало 70-х – уже другая эпоха, для меня водораздел наступил, когда кончились деревянные самокаты и всякие штуки с подшипниками. Мечтой стала педальная «эмка» железная, похожая на ванну оцинкованную, но на колесах, с рулем, и фары у нее зажигались. Еще у нас были самокаты, поджопники деревянные, на которых по Хохловскому вниз катались, ходули. Хотя нет, ходули – это было чуть передо мной, а я – это самокаты. А когда появились кони педальные – это уже другое поколение.

Мы выходим на улицу Макаренко – и я остолбеневаю: фирменный магазин «Мосазервинзавода», располагавшийся в прекрасной сводчатой зале начала XIX века, закрыт под реконструкцию! Зодчий Хазанов, что же делать?

– А это вы, – говорит, – сами думайте. Проблема не столько в зодчих, сколько в общественном мнении, так что сначала с ним разберитесь. Только главное – не мельчите, на проблемы надо смотреть из космоса!