Экскурсии по Москве. От 4-й Мещанской улицы до Больничного переулка

Дом был построен в 3-м Троицком переулке (ныне — переулок Васнецова) на территории Троицкого подворья по рисунку и проекту самого Васнецова. Впрочем, некоторые утверждают, что в создании концепции и эскиза принимал участие Врубель.

Здесь, в Троицком подворье, в доме напротив васнецовского жил патриарх Тихон. Здесь в 1919 году он написал одно из своих знаменитых воззваний (имеется в виду «Воззвание» 1918 г., в котором Тихон подвергает анафеме большевиков. — БГ). Здесь же он был арестован и отправлен под арест в Донской монастырь. После Тихона в этот дом въехал Введенский (протоиерей Александр Введенский. — БГ) со своими обновленцами, а через некоторое время дом надстроили и заселили сотрудниками ГПУ и НКВД. За домом находится Троицкая церковь — некоторое время назад она была отреставрирована, но с большой примесью новодела — в общем, получилось достаточно сусально. А собственно здание Троицкого подворья производит гнетущее впечатление: надстроенные этажи, сломанные арки и выносные лифты, врезанные в псевдорусские орнаменты XIX века. Кстати, любопытная деталь: лифты почему-то устанавливались только в надстроенных домах.

Зайдя в дом Васнецова, не бегите сразу внутрь, посидите в саду, ощутите атмосферу этого переулка — каким он был 40–50 лет назад и каким его еще застал я: с обеих сторон стояли деревянные слободские дома; первый этаж часто был каменным, а из-под земли выглядывали окна цокольного этажа; вход в такие дома был сбоку, а за порогом — сразу лестница на второй этаж; в каждом подъезде лестница была особенной, не похожей на такую же в соседнем доме. Собственно, дом Васнецова — единственный сохранившийся такого типа.

Вообще, завидую тем, кто приходит в дом Васнецова впервые. Помню, как я сюда привел свою четырехлетнюю Веру: обаятельные тетушки — сотрудницы музея — водили нас по комнатам, показывали ей ящички, в которых Виктор Михайлович хранил рождественские подарки. Потом мы сидели в мастерской — там много очень жутких для детского сознания картин: сплошные Змеи Горынычи. Когда мы вышли, я спросил у Верки: «Тебе понравилось у Васнецова?» — на что она ответила: «Очень. Жалко, что его не было дома» — это, мне кажется, вообще лучшее, что можно сказать про музей. И каждый раз, приходя в этот музей, жалеешь что доброго бородатого Виктора Михайловича в этот раз случайно не оказалось дома.

И вот все эти дома снесли и понастроили этих красавцев (показывает на серые панельные двенадцатиэтажки).

Еще одно яркое впечатление детства — зимой улицы хоть и расчищали, но дорога была утоптана снегом, и я помню, как прямо под окнами снимали кино — стояли софиты, и кто-то ехал на санях, а за ними бежал человек, что-то кричал и падал.

А еще у нас на заднем дворе был сарай, в котором баба Женя хранила квашеную капусту. Как-то сарай затопило, и баба Женя пошла продавать капусту на Центральный рынок. Все жаловались: мол, на рынке мало того что дорого, так еще и все какое-то «бабы-Женино».

А теперь получилось, что сараи уже не на задах домов, а прямо на фасадах.

Этот дом удивителен уже потому, что непонятно, как вообще построен. По наличникам видно, что до надстройки он был двухэтажным. При этом между вторым и третьим этажом находится эркер, относящийся к началу века, — хотя третий этаж уже надстроенный. Разгадку можно найти, заглянув во двор: оттуда мы видим, что изначально строение имело переменную этажность — два и три этажа.

Именно таким его построил в 1906-м архитектор Петр Викентьевич Харко. Немногие дома этого архитектора сохранились в оригинальном виде — например, посольство Ватикана в Вотковском переулке. Он строил в 1900-е годы, а потом куда-то пропал, дата его смерти никому неизвестна.

Квартиры разделялись по подъездам только до второго этажа, на котором находилась большая лестничная клетка. Оттуда лестница вела на верхние этажи, в Г-образные коридоры коммунальных квартир — по квартире на каждом этаже. Лифт нам «подарили» не сразу — с пятого этажа и обратно моей маме приходилось таскать не только меня, но и коляску. Вы когда-нибудь видели детскую коляску 50-х? Сравнимо разве что с танком. Низкая, но на огромных колесиках, проходимость — нулевая.

В квартире было 12 комнат, 43 человека и одна кухня с тремя плитами по четыре комфорки каждая — получается по комфорке на семью. Комфорки использовались по-разному. Помню, к нам как-то заселили семью Челядиновых — маму и трех девиц, шестнадцати, восемнадцати и двадцати лет. Так они на своей единственной комфорке по очереди волосы сушили — никогда так не делайте!

За углом в коридоре жил совершенно феерический человек — Андрон Николаевич Самошкин — официальный алкоголик нашей квартиры. В любой советской коммуналке — немало пьющих, но официальный алкоголик должен быть один. Считалось, что Самошкин питается водкой и заваркой — никто не видел, как он готовит. Зато каждый вечер, уже изрядно поддатый, он ставил чайник и забывал о нем. Чайник выкипал, тушил огонь, и газ выходил из комфорки. Жильцы решили принять меры и, завидев Самошкина, выкручивали ручки плиты. Но это не помогало — он поворачивал газ с помощью пассатижей, ставил свой чайник и тут же забывал о нем. Еще, когда отец был на сборах, а мама болела, он бегал в булочную на улице Дурова и приносил ей гостинцы. Но в тот же вечер он мог взять топор и ломиться к нам в комнату, желая о чем-то с мамой поговорить. Слава богу, соседи спасали маму от этих «разговоров».

Еще из колоритных персонажей мне запомнилась Розалия Семеновна — одинокая дама с косой вокруг головы. Она пела романсы собственного сочинения, а о себе рассказывала, что во время войны была боевой подругой маршала Малиновского.

Деда своего я не застал: в 1941 году он ушел с ополчением на фронт и не вернулся. Но отец мне рассказывал, как он делал зарядку: дед становился на руки, доходил до противоположного торца дома и так же, на руках, возвращался. Память о деде хранила и деревянная балка в конце коридора: на ней блестели следы рук — от частых и усердных упражнений дедушки.

Как-то ночью у нас случился пожар, и я больше всего расстроился оттого, что не видел пожарных, тушивших огонь. Я устроил истерику, и, когда родители уже не знали, что со мной делать, пришел пожарный в полном облачении проверять комнаты, и я наконец успокоился.

Вот так и жили. Потом нашу квартиру расселили, много всего сменилось, и сейчас в подъезде находится бизнес-школа. Как-то они пришли к нам в эфир, принесли буклет, где я с ужасом обнаружил адрес своего детства. На мою грозную реплику: «Так это вы заняли мою квартиру!?» — они начали неловко извиняться, показывать какие-то документы. Видимо, не так все с ними чисто.

Во дворе к дому примыкала пристройка, в которой до войны находилась китайская прачечная. Потом китайцы были объявлены шпионами и куда-то исчезли. Причем совершенно непонятно, куда. Нет сведений о том, что их выслали, расстреляли или отправили в лагеря — они просто исчезли, и остался только довоенный анекдот: «Приносят белье в прачечную, а китаец говорит: «Моя не преська, моя сипиона».

Смотря на ухоженные особняки эпохи модерн, мне хочется сказать спасибо УпДК (Управление дипломатического корпуса при МИД СССР/РФ. — БГ). В данном случае спасибо УпДК и Фестивалю молодежи и студентов. В 1957 году здесь было общежитие китайских студентов, приехавших на фестиваль, а после фестиваля — посольство Цейлона. Цейлон стал Шри-Ланкой, и теперь это посольство Шри-Ланки. В связи с этим посольством я узнал чудесное словосочетание — Сиримаво Бандаранаике. Это имя премьер-министра Цейлона, которое мне сказала мама. Совершенно непонятно зачем, но я его помню до сих пор.

Соборную мечеть хотели снести еще перед 1980-м, когда строили «Олимпийский». Тогда героическими усилиями ее удалось спасти. Сейчас ее переделывают — надеюсь, получится красиво.

Улица Дурова в моем детстве была уже, чем сейчас: на пересечении с улицей Щепкина помещался угловой дом в стиле модерн с магазином. Чтобы расширить улицу, его пришлось снести: по пятницам здесь пройти было вообще невозможно — мусульмане шли плотным потоком от метро «Ботанический сад» (теперь — «Проспект Мира»). Как сейчас помню — это были старые московские татары, все в кожаных сапогах с галошами — этот тип сохранился и до сей поры. Как-то подслушал разговор двух водителей трамваев, вставших из-за этого потока в глухую пробку: «Татарский Первомай», — сказал один другому.

 

Здесь был ряд деревянных домов с невероятной резьбой — о них можно прочитать в третьем томе «Памятников архитектуры Москвы (1830–1910)». Среди них особо выделялся дом Хрущевой, который входит во все классические каталоги деревянных московских домов. Однако среди мальчишек 40–50-х годов он был известен как дом Бабича. Все знали, что в этом доме живет Евгений Бабич — величайший советский хоккеист из звездной плеяды Бабич — Бобров — Шувалов.

Все дома были снесены подчистую. Долгое время здесь был пустырь, стоянки, пока в 2000-е не построили два стеклянных офисных здания.

Единственное, за что можно сказать спасибо строителям «Олимпийского» — за реставрацию церкви Митрополита Филиппа. Церковь была построена Матвеем Казаковым в XVIII веке, а при строительстве «Олимпийского» была не тронута благодаря дурацкой легенде, согласно которой церковь то ли строилась на деньги семьи А.В. Суворова, то ли Суворов в ней венчался. Последнее, впрочем, полная ерунда. Похожая легенда-вымысел связана с домом декабриста Штейнгеля в Гагаринском переулке, в котором якобы гостил Рылеев. На самом деле Рылеев бывал в доме Штейнгеля на Чистых прудах, но это недоразумение, как и в случае с церковью Митрополита Филиппа, позволило сохранить памятник архитектуры.

Как только вырыли котлован для олимпийского спорткомплекса, он заполнился водой. Дело в том, что пруды в Екатерининском парке питаются системой протекавших здесь рек и ручейков — Капелька, Напрудная, Самотека. Произошел скандал на уровне ЦК КПСС, воду приходилось откачивать, строительство задерживалось.

Спорткомплекс строили ударными темпами, открыли к Олимпиаде. Некоторое время, подобно курице, бегающей с отрубленной головой, он еще использовался по прямому назначению, но со временем спортивные мероприятия стали в нем проводиться все реже и реже. Уже второе десятилетие «Олимпийский» — это книжные развалы, магазины одежды, запчастей, шиномонтажи — в общем, все, кроме спорта. Стоило ли для этого сносить десяток-другой памятников архитектуры?

Капельский переулок 
____

Желтый дом с колоннадой на углу Капельского переулка и проспекта Мира был построен на месте разрушенной церкви Троицы в Капелях. Как-то тамошняя старушка рассказала мне судьбу этого дома: «Здесь была церковь с кладбищем, большевики все снесли, построили себе дом, а потом их всех расстреляли» — этот рассказ я называю «Кратчайший курс истории ВКП(б)».

Церковь на территории МОНИКИ — героический пример восстановления храма — героический, потому что на подобные реконструкции денег не выделяют, и вот второе десятилетие ее восстанавливают буквально по кирпичику. Здание за церковью — бывший роддом №8, существовавший еще с довоенных времен: здесь появился на свет Высоцкий, а спустя пару десятилетий — и ваш покорный слуга.

В 1949 году здесь была образована французская спецшкола № 2 им. Ромена Роллана. На фасаде, в соответствии с традицией тех лет, вылеплены атрибуты образования — циркули и треугольники, напоминающие масонские символы. При Сталине подобные аналогии никому в голову, видимо, не пришли — иначе строителям бы не поздоровилось.

В школе училось много интересных людей — режиссер Андрей Смирнов, брат его Сережа Смирнов. Помню, их отец, Сергей Сергеевич Смирнов, рассказывал нам про Брестскую крепость. Тогда для него и нас всех герои, стоявшие в той крепости насмерть, стали настоящим откровением. В те годы подобные вещи еще не стали эпосом и о них было не принято говорить.

В десятом классе меня как-то отправили убирать чердак. Я должен был выбрасывать фанеру из чердачного окошка. Просто выбрасывать было неинтересно, и мы запускали ее разными необычными способами — чуть сами не вылетели. Один из брошенных мною кусков фанеры облетел здание и разбил окно с другого торца. Но, даже если бы я признался в этом злодеянии, никто бы не поверил.

Во дворе школы, на месте площадки, находился жилой барак. В нем жил Саша Тюрин — парень на год нас младше. Ближе жил только сын директора школы, потому что директорская квартира размещалась прямо в школе. Саша Тюрин всегда опаздывал на уроки, и позже я приметил особенность, что люди, живущие ближе всего к школе, институту, месту работы, — всегда опаздывают.

Дальше, по Солодовке, жил ужас нашего детства — страшный убийца Мосгаз: во всех газетах писали о грабителе, который, звоня в дверь, представлялся Мосгазом и зарубал туристским топориком старух и детей.

Позже выяснилось, что преступником был некто Ионесян, живший в этих домах. Родители обрадовались этому обстоятельству, ведь убийца никогда не орудует в местах, где живет. Впрочем, например, Ахматова не верила в виновность Ионесяна, как не верила ни одному судебному решению советской власти. 

А я почему-то больше склонен верить Ахматовой, чем советской власти.