Дым над водой

В 1386 году царский режим подарил им первую достопримечательность: княгиня Мария Кестутовна основала Богородице-Рождественский монастырь, запечатлевшийся в народной памяти как родина знаменитого разбойника Кудеяра. Поговаривают, что первая жена князя Василия III Соломония была заточена в монастырь за бесплодие, но сразу после заточения родила сына. Родила тайно и, боясь гнева новой жены государя, отдала мальчика на воспитание чужим людям. Но сначала имитировала его кончину (в 1930-е годы здесь якобы была обнаружена похороненная в детской одежде кукла). Воспитывался он в Крымском ханстве (оттуда и имя Кудеяр), мечтал о московском троне, но, поняв, что с Иваном Грозным шутки плохи, подался в колдуны и разбойники. Орловские краеведы сообщали: «И какой Кудеяр поганой силой владел! Одним глазом спит, другим сторожит, а как завидит где сыщиков, вскочит на ноги, бросит на воду полушубок, и станет тот полушубок лодкой с веслами – поминай как звали. Так и издох своей смертью: никак изловить не могли».

Вот какого себе земляка имеем, хотя, может быть, это все и враки. А с уверенностью можно говорить о земляке-рождественце драматурге Фонвизине, родившемся в 1745 году на месте нынешнего дома №15, и о христопродавце Демьяне Бедном, проживавшем в доме №16. Неприметный №14 – бывший особняк «с парадной лестницей и швейцаром», с 1836 года принадлежавший хозяйке литературного салона Каролине Павловой. У нее бывали Пушкин, Мицкевич, Герцен, Чаадаев, Тургенев, Ференц Лист. Лермонтов прощался здесь с друзьями, отправляясь в кавказскую ссылку.

Но дорог нам бульвар не столько своими мемориальными адресами, сколько тем, что является еще и тайным центром мироздания. Во-первых, потому, что Трубная площадь – единственное в городе место пересечения четырех бульваров. Во-вторых, потому, что среди всех московских бульваров Рождественский – самый умиротворенный и уравновешенный. Сравниться с ним мог бы разве что Яузский, но он гораздо ленивей, да к тому же еще и скособоченный какой-то. А Рождественский – совершенен. Я это прочувствовал давно и оттого почти 15 лет просидел на одной и той же скамейке под прозрачной сенью стен Белого города, ныне совершенно невидимых. Любовался лучшими в городе закатами. Внимал шуму тополей-гигантов в устье бульвара. Принимал внутрь. Обзаводился приятнейшими знакомствами. И даже всех своих любимых женщин я повстречал в здешних окрестностях.

Я уже писал о Трубе два года назад. Приглашал желающих на субботник по уходу за чудо-тополями. Беспокоился о них, потому что как раз весной двухтысячного городские власти «обустроили» Цветной бульвар, вырубив почти все его деревья и понатыкав вместо них каких-то саженцев, которые при нынешней загазованности, боюсь, долго не протянут. С Рождественским подобным образом разбирались в 80-е, поэтому старых деревьев вы на нем не найдете. Но эти тополяѕ Они действительно были огромными и прекрасными, будто в раннем детстве. Под ними бытовал пивной ларек. Бывало, отстоишь получасовую очередь с руганью и мордобоями, нальешь в трехлитровую банку разбавленного «Жигулевского», потом запрокинешь голову и видишь, как в мутном пиве барахтается синее, бесконечно мирное небо и солнечная зелень необъятных тополей. Простое московское счастье, истинный центр мирозданья. И вот мы, желая хоть как-то позаботиться о наших зеленых старожилах, организовывали ритуальные субботники и белили главное Праздничное дерево специальной побелкой, замешанной на настоящем ерше. В один из таких дней (как раз после облысения Цветного) я познакомился с авторитетным человеком по имени Борода, монастырским сторожем. И я ему тогда сказал:

– Плохо дело. Вот так придешь когда-нибудь на Рождественский и увидишь то же самое. А ведь скоро здесь еще и метро откроют, тогда вообще кранты

. – Все будет нормально, – ответил он, – никто ничего не тронет. Как оно есть, так всегда и будет. Потому что Леху Бороду здесь все знают, и я воевать за это буду. А сейчас я пошел водку пить.

Похоже, что мы оба с ним здорово сплоховали, ибо, придя в этом году на Трубу, чтобы открыть очередной бульварный сезон, я увидел, что нашей Трубы больше нет. Снесен почти целый квартал на углу Неглинной, а там, где раньше стоял уютный желтенький домишко, строится что-то огромно-стеклянное. Но самая главная пропажа – зеленые насаждения. Остались лишь три крайних тополя, выглядящие теперь жалкими одинокими огрызками. Огромный участок в начале бульвара обнесен глухим забором, висит вывеска «Строительство кафе и фонтана». Полезная площадь так называемого кафе – 2 205 кв. м. Заказчика зовут «Гелионет», автор нарисованного на заборе павильона – «Моспроект-4». Пришедший вместе со мной зодчий Роман Валерьевич долго смеялся: «Проектирование кафе в начале Рождественского – это стандартное задание для второго курса МАрхИ. У нас тогда вся группа нарисовала вот точно по такой же стекляшке, и старик Демидов всем вкатил двойки, потому что эта затычка в торце бульвара разлучает его с площадью и вообще не соответствует его классическому духу».

А еще на заборе написано, что вырубка деревьев произведена в полном соответствии с порубочным билетом №96-48/536, будь он проклят. Что посажено шесть деревьев, вырублено два, а еще 13 уехали пересаживаться на Озерную улицу в далеком Очакове. Это меня, конечно же, офигенно утешило. Вот так: жили в своем теремке скромные пискуны да норушки, а тут пришел какой-то Гелионет и сказал: «А я вам всем пригнетыш». Трубы больше нету, лишь дым над водой.

А прежний народ до сих пор приходит на бульвар. Сидят, уткнувшись носами в строительный забор, как птицы, прилетевшие к высохшему озеру. Мне это категорически не нравится, и поэтому я демонстративно хлопаю дверью и отправляюсь в увлекательное путешествие по Бульварному кольцу в поисках пригодной для жизни среды обитания. Мне нужна новая лавка, стало быть, я обойду все и выберу самую лучшую. Бульварное состоит из двенадцати фрагментов длиною почти в десять километров, так что путешествие будет долгим и увлекательным.