Дома «Правды»

Еще до начала Первой мировой войны в Брюсовом переулке появился богатый шестиэтажный дом с двумя симметричными эркерами и надписью «1914 г.» (сегодня этот дом числится под номером 2/14, строение 2). Его фасад украшен маскаронами в виде головы льва и частично облицован бежевой керамической плиткой, а в подъезде сохранились старые перила и роскошная напольная плитка Villeroy & Boch. Заказчиком строительства стал дворянин из Тульской губернии Виктор Чернопятов — член Московского археологического общества, директор Московского тюремного комитета и автор книги «Русский некрополь за границей». В 1915 году по заказу купца второй гильдии Василия Панюшева по соседству с этим домом были сооружены еще три 8-этажных строения. В двух дворовых домах располагался лазарет для офицеров, раненных в Первую мировую войну (строения 3 и 4), а в доме, выходящем на красную линию переулка, — квартиры для врачей госпиталя (строение 1).

Самоубийство

После революции весь доходный комплекс был арендован редакциями газеты «Правда» и ежедневной газеты для крестьян «Беднота». В 1922 году комнату в 27-й квартире дворового строения 4 получила помощник секретаря газеты «Беднота» Галина Бениславская. Еще в 1920 году она познакомилась с Есениным, которому впоследствии самоотверженно помогала. В конце октября 1923 года Есенин на время поселился в комнате Бениславской, а через некоторое время туда же переехали его сестры — Екатерина и Александра. Галина ухаживала за всеми и писала путешествующему по Кавказу Есенину: «Живем дружно, все вместе на Никитской…»

Соседка по коммуналке Софья Виноградская вспоминала, что Есенин часто разгуливал по квартире в цилиндре, монокле и лакированных башмаках, любил приглашать к себе гармонистов, а возвращаясь из деревни, заходил в дом с живой курицей на голове. Бениславская безуспешно пыталась выбить для Есенина комнату в своей квартире через заместителя редактора «Бедноты» Михаила Грандова, жившего вместе с ними: «Грандов любил девушку, — писала Бениславская, — которая уже несколько лет очень сильно увлекалась С.А.; она и Грандов жили в одной квартире с нами, и потому присутствие С.А. нарушало не только покой вообще, так как, возвращаясь часто пьяным, он шумел, иногда скандалил, но в особенности — покой этой пары…»

Самопожертвование Бениславской по отношению к Есенину было безграничным — до самой своей смерти она безропотно любила его, никогда ничего не требуя взамен. Часто у них с Есениным не было денег, чтобы купить еду: «Спасала булочная в нашем доме, где нас давно знали и теперь стали давать в долг», — вспоминала Бениславская. Почти через год после смерти Есенина Галина Бениславская пришла на его могилу на Ваганьковское кладбище и застрелилась. Ее предсмертная записка начиналась со слова «самоубилась».

Жители

После исчезновения коммуналок старожилов в домах практически не осталось. В 1980-е годы самый старый дом Чернопятова был полностью расселен и после капитального ремонта заселен чиновниками из Министерства судостроительной промышленности, а также деятелями культуры — квартиру дали актеру Юрию Каюрову, игравшему Ленина, и оперной певице Ирине Архиповой. Сейчас в домах много квартир снимают иностранцы — например, по словам жителей, работники посольства Польши.

«Моя семья оказалась в этом доме в 1919 году, через моего дедушку Владимира Николаевича Сарабьянова. Я его даже не застал — он умер в 1953 году. Он жил в Астрахани и был там революционером, меньшевиком. Приехав в Москву, дедушка сразу стал работать в газете «Правда». Он был астраханским армянином, его жена, моя бабушка, тоже была армянкой. Ее звали Марта Герасимовна. Она работала зубным врачом, и в квартире у нее даже был свой зубной кабинет — она практиковала. Я даже помню, что у нас стояли остатки ее зубоврачебного оборудования — машина, которая напоминает ножную швейную машину. Этот страшный агрегат приводился в движение нажатием ногой на педаль. Бабушка знала армянский. Она происходила из семьи крупных астраханских промышленников. Ее младшая сестра Василиса, тоже жившая тогда в Москве, часто приходила к нам в гости, и они садились вместе и начинали разговаривать по-армянски.

Дед занимался марксистско-ленинской философией. С начала 1930-х годов он начал преподавать в различных гуманитарных вузах классические марксистские дисциплины. Какое-то время он был немножечко изгоем, потому что, с точки зрения классической ленинской теории, он был еретиком — механистом (представляющим вселенную как мировой механизм. — БГ). Было такое движение. Поскольку он был из Астрахани и человеком с восточным специфическим умом, то вовремя понял, что дело пахнет керосином, раскаялся в своих заблуждениях и стал классическим марксистом-ленинистом.

В доме были анфилады. Там не было разделения на квартиры. И анфилады проходили по всему этажу. Я помню, что, когда мы делали ремонт в квартире и рабочие сняли обои, открылась в стене арка, заложенная кирпичом, которая изначально вела в соседнюю квартиру. Эти анфиладные конструкции были переоборудованы под жилье.

С нами в одной квартире в маленькой комнатке площадью 6 метров жила секретарша газеты Софья Абрамовна. Жила она с мужем и двумя детьми в пенале шириной в окно. Когда я ее застал, муж уже ушел, исчез куда-то — наверное, не выдержал такой жизни. Я очень любил к ним забегать, хулиганить. В 1960-е годы ей дали в этом же доме жилье на другом этаже. Софья Абрамовна была женщиной корпулентной, и моя армянская бабушка была такой же. На кухне они вдвоем не помещались, поэтому заходили туда по очереди.
​

Недалеко от церкви по соседству с нашим домом была бандитская территория — Воронья слободка. Куча маленьких деревянных домиков. И все знали, что туда заходить не надо, потому что целым оттуда не выйдешь. Там жили братья Жишкины, которые держали всю округу в терроре, — кто-нибудь из них всегда сидел в тюрьме. По этому переулочку надо было проходить быстро, потому что из двора могла выбежать какая-нибудь шпана и побить тебя. Мы старались ходить вдвоем или втроем. Потом я как-то возвращался из школы и увидел, что вся улица уставлена какой-то мебелью, а Воронья слободка пылала. Говорили, что они сами все подожгли, чтобы выехать оттуда.

Под нашим домом был подвал. Про него ходили упорные слухи, что из него идет ход в Кремль. Можно было по одному черному ходу спуститься вниз, откуда уходили бесконечные анфилады подземелья. Нас туда манило со страшной силой. Мы маленькими детьми пытались туда пролезть, со свечками ходили. Пройдешь, ничего не видно, вода стоит, дикое количество комаров — и становится страшно, не знаешь, куда дальше идти».

«Наша семья живет здесь с 1960 года. Мне было где-то года 2, когда мы сюда переехали из Малого Тишинского переулка. Здесь жили преподаватели МГУ и МИИТа, врачи, учителя, пожарные — люди всех мастей, всех властей. Помню, тут оставались еще «правдинские» женщины — в кудряшках, прямая осанка у всех.

Детей было очень много — практически в каждой комнате обязательно был ребенок. Играли в вышибалы, прятки, по черным ходам носились, кварталами играли в казаки-разбойники — прямо до Тверского бульвара добегали. Двор на двор — такого не было, а было — «Долой мальчишек» и «Долой девчонок». Весь двор был исписан этими надписями.

Всякие бабушки сидели, приходила, помню, Надежда Иммануиловна — в кругленьких очечках, каракулевой шапочке, тоненькая; выправка — сразу видно, что дворянка. И тут же сидели бабушки из Татарии, Удмуртии. Татары раньше приезжали, получали комнату и работали дворниками.

Я помню, один небольшой дворик у нас всегда назывался «конкой», потому что там раньше стояли лошади. Жилыми были даже полуподвальные помещения. И бабулек, которые там жили, просто трясло от того, что мы там скакали. Они орали, чуть ли не горячей водой в нас запускали — ну, мы там и окна били мячами. Их в первую очередь расселили».

Ремонт обуви

На первом этаже строения 1 уже более 50 лет находится ремонт обуви. С 1970-х годов в мастерской работают члены одной ассирийской семьи. Арсен Гяго даже специально повесил на видное место наклейки с надписью «Ассирия», чтобы их не путали с армянами: «Мой прадедушка Варда Лазарь и прабабушка Меме приехали в Москву в 1915 году. Прадедушка получил палатку еще перед открытием метро «Краснопресненская», в 1953 году. Прадед работал, дед, бабушка, я — все в одной палатке. Лужков нам подарил новую, потому что та стала уже старой. Собянин палатки ликвидировал. В Брюсовом переулке мой троюродный брат Эдик работает с 15 лет, а его папа в советские времена был заведующим. Мне говорили, что еще Маяковский здесь обучался ремеслу».

Brusov Art Communication

«Здесь происходит проектная деятельность — могут читаться лекции о современной музыке, исполняться произведения на клавесине XVIII века или проходить концерты аутентичного пения XVII века. Как-то ребята приезжали с Украины и играли на старинных домрах. Это совмещается иногда с каким-нибудь визуальным рядом — фотографией или картинами, скульптурами, экспонированием народных промыслов, видеоинсталляцией. Сейчас важно показать людям некий срез сегодняшнего дня, который бы отвечал их внутренним потребностям — потребности почувствовать, что они не одиноки в этом большом городе, почувствовать, что есть какие-то пространства, в которых им духовно комфортно».

​Автор выражает благодарность Специализированной историко-архитектурной мастерской №17 «Моспроекта-2» им. М.В.Посохина