Доктор лектор

Лилианна Лунгина в чудесном своем телевизионном интервью рассказывала о подруге, парижанке из белоэмигрантской семьи, которая слишком старательно говорила по-русски — когда приходило время обеда, кричала (полагая, что щедро уснащает свою речь разговорным изюмом): «Идемте жрать, к чертовой матeри!» Так вот, когда мы все идем жрать, к чертовой матери, а именно отправляемся в ресторанные заведения попонтовей (в которых счет побольше привычных тысячи-двух на трапезника), мы оказываемся чаще всего в ванильном зале, при крахмальной салфетке, и к нам подходит человек с ножом. Это — сомелье. О нем сегодняшний рассказ.

С чего бы делать из сомелье городской тип: профессия редкая, среда обитания ограниченна. Но ведь дело не в распространенности, а в выразительности.

Вот, например, цитата из журнала, который учит нас красоте: «Некоторые клиенты видят в сомелье человека из обслуживающего персонала, но таких меньшинство!» А как надо видеть? «Как часть атмосферы, как нечто очень утонченное».

И вот сидим мы в заведении, связанные смирительными салфетками, и к нам подходит нечто очень утонченное, с кривым ножом. Именно сегодня, прямо к нашему приходу, из одного из знаменитых замков провинции Бордо было доставлено вино, находящееся в свои двенадцать лет в блестящей форме, полной элегантности и игры полутонов! «Вообще-то, — говорит мой спутник, — мы предполагали выпить водки!» «Как водки? — вскрикивает сомелье в ужасе. — К  молодым перепелкам?» Тяжелое молчание окутывает стол, и наконец мы подаем голос: «А почему к перепелкам? Мы ничего не заказывали». «Дело в том, — мило говорит сомелье, и его лицо приобретает заговорщическое выражение, — что я немножко волшебник. Мне достаточно только посмотреть на гостей, чтобы понять, каков будет их сегодняшний выбор». Что сказать — и волшебники лажают. Однако же борьба за водку должна быть продолжена. Пятнадцать минут длится схватка. Наконец, катарсис: «Да у меня от вина голова болит, — орет мой сотрапезник. — Я пью только водку. Я хочу водки! Принесите водку!» Зал затихает. Сомелье опустошен. «Вы полагаете, водка полезнее бордо? А тридцать веков культуры виноделия куда девать? Вы мне не доверяете? А я финалист конкурса «Золотой штопор».

Добив нас золотым штопором, он уходит. На его устах играет презрительная улыбка, но это не официантское презрение к малому счету. Не то чтобы он числит нас лауреатами премии «Золотая жила» и «Золотая жаба», нет — он окончательно понял, что мы невежды и пьяницы. Так что тип сомелье не смыкается с типом зажиточного официанта. В московских ресторанах, которые «при самоуважении», действительно уже выросла когорта подавальщиков, умеющих испортить обед любому сдержанному в тратах человеку. Это совсем советский подход — официант как хозяин заведения, владыка понта. И если вы мне не верите, почитайте отзывы на сайтах нарядных заведений — чтение увлекательное: «Оставили маленькие чаевые, так как обслуживание было не френдли. И это при том, что обед стоит почти тысячу долларов. Официант обиделся на чаевые и заявил мне вслед, что, мол, спасибо, барин, пойду завтра и куплю что-нибудь на ваши деньги».

Ничего не меняется в этом мире; неизменен и тип сомелье. Я все думала, кого он мне напоминает. Тоже ведь человек из прошлого. Он, господа, типичный лектор из Общества трезвости, ратующий за культуру потребления. Вот же и на сайте сомельиной, соловьиной ассоциации горят вечные слова, которыми украшается всякий сухой закон, — «Основные программные цели: формирование высокой культуры потребления вина и спиртных напитков в России». Но что-то еще родное есть в его повадке. Поджатые губы, ироническая улыбка, «куда девать тридцать веков культуры», невежды, невежды, невежды. Да, брат, тяжело впаривать культурку, мы знаем. Ты уж прости нас