Доходный дом Федора Зябкина

Неоклассический доходный дом, два корпуса которого выходят на 1-й и 2-й Обыденские переулки, был построен в 1914–1915 годах по заказу харьковского купца Федора Зябкина. Его архитектором считается Николай Жерихов, однако, согласно другим источникам, автор проекта — Николай Мануйлов. Доходный дом был оснащен пятью лифтами (два на парадных лестницах, три на черных лестницах), сорока стенными пылесосами в квартирах, отверстиями для самовара на кухнях, тремя телефонами для общего пользования, а также отдельной прачечной на верхнем этаже, откуда прислуга развозила белье в квартиры по черным ходам.

Вестибюль украшен декоративными кронштейнами в виде голов Гермеса и барельефами со сценами из античной жизни. До 1950-х годов в кабинах парадных лифтов стояли скамейки, обитые красным бархатом, и висели зеркала.

Во владельческой квартире в бывшем танцевальном зале по сей день сохранился изразцовый камин и потолочные росписи. Жители дома рассказывают, что, когда в 1917 году в вестибюлях срезали люстры, у бывшего домовладельца случился инфаркт. Через некоторое время Федора Зябкина переселили в соседний дом, предоставив там одну комнату. Тогда, по словам жителей, у него произошел второй инфаркт.

Жители дома

Еще до революции на четвертом этаже в квартире №27 жил помощник прокурора Московского окружного суда Владимир Звонников, а на пятом этаже в квартире №7 — Сергей Калинин, торговавший мануфактурным товаром в Ветошном проезде. Торговец писчебумажным товаром Александр Нечаев занимал квартиру №9 на шестом этаже, а помощник присяжного поверенного Моисей Китовер жил вместе со своей женой Гитлей в квартире №11 на последнем, седьмом.

Среди дореволюционных жителей дома выделяется Сатир Казанский — доверенный товарищества Романовской льняной мануфактуры, находившейся в Ярославской губернии. Отец Сатира был священником и давал своим детям имена строго по святцам. Известно, что еще до 1917 года квартиру Казанских в Обыденском переулке посещал Владимир Ленин. В 1930-е годы Сатир был сослан в Среднюю Азию, где, как вспоминает его праправнучка Ольга Суворова, «провел несколько лет, работая, как ссыльный, в льняной промышленности».

В списке жителей дома на 1926 год указывается Казанский Борис Александрович, преподаватель и служащий издательства «Льноторг». Как до революции, так и в 1920-е годы в доме проживала семья врачей — гинеколог Екатерина Родионова и психиатр Сергей Родионов, работавший старшим ординатором Городской психиатрической больницы имени Н.А.Алексеева и написавший в 1913 году работу «К вопросу о законодательстве о душевнобольных в России».

В 1916 году в шестикомнатную квартиру №38 заселился Глеб Кржижановский — впоследствии революционер, ученый-энергетик и экономист. В 1920-е годы Кржижановский выехал из дома в Обыденском, а его квартиру занял тбилисский армянин, бывший офицер армянской национальной армии Иосиф Давыдович Хечумов. В Москве он работал в Мосстеклопромсоюзе. В 1938 году Хечумова арестовали и расстреляли.

В квартире №23 жил член Польского культурно-просветительского общества Ян Ковальский. С 1916 года квартиру №33 снимал работник Московского отделения Петроградского страхового общества Цезарь Урланис. Его сын, советский демограф Борис Урланис, проживший в квартире до 1963 года, вспоминал Первую мировую войну: «Припоминаю свое негодование, когда, высунувшись из окна квартиры, смотрел, как по Остоженке бесконечные шеренги солдат с пением «Соловей, соловей, пташечка» шли на фронт погибать на поле боя».

Нафталий Френкель

В 1930-е годы в отдельную квартиру дома вселился один из руководителей ГУЛАГа Нафталий Френкель. Писатель Семен Черток, приходивший в гости к своему знакомому, женатому на падчерице Френкеля, вспоминал о последних годах жизни Нафталия: «В доме № 12 по 2-му Обыденскому переулку в Москве его называли всегда по имени и отчеству: Нафталий Аронович. Все знали, что он генерал НКВД в отставке, что он никогда не выходит из дома, хотя не болен, а домочадцам было известно, что даже из своей комнаты он выходит только в ванную и уборную, что в разговоры ни с кем не вступает и сообщает своей жене Анне Павловне лишь самое необходимое, что никому не звонит по телефону, не подходит, если звонят ему, и что, кроме жены, в его комнату входить никому не разрешается... Мы галдели, рассказывали анекдоты, пили вино, и я спросил, не мешаем ли Нафталию Ароновичу. Мне ответили: нет, он любит слушать наши разговоры за стеной, знает имена присутствующих, узнает их по голосам, но ни в коем случае не хочет, чтобы его кто-нибудь увидел».

Семья Араловых

В начале 1920-х годов четырехкомнатную квартиру в доме получил дипломат и военный деятель Семен Аралов, в разное время служивший полномочным представителем РСФСР, а затем и СССР в Литве, Турции и Латвии. В квартире до сих проживает семья его внука.

«Мой дед получил эту квартиру в период своей дипломатической работы, якобы по распоряжению самого Ленина. В 1920-х годах здесь проходили дипломатические приемы. Семье даже специально предоставили мебель, чтобы принимать гостей.

Помню, что где-то в конце 1950-х или в начале 1960-х по квартирам ходили и продавали хлеб, булочки, молочные продукты. Звонок в дверь, открываешь — стоит женщина в фартучке, с корзинкой. Еще в 1950-е годы, я помню, в подъезде дежурила тетя Фрося. У нее были звоночки-вызовы в квартиры в виде специальной панели. Она звонила и говорила: «К вам пришли». Эта система сохранилась еще с дореволюционных времен. До появления храма Христа Спасителя этот дом был самой высокой точкой в округе. Тут был открытый выход на крышу, и во время салюта пол-Москвы сюда съезжалось. Панорама была шикарная».

«Двор 10 дома уже считался чужим, и мы с ними дрались. Удивительно, расстояние между дворами совсем маленькое, но если туда пойдешь один, тут же наваляют тебе. Дорога была мощенной булыжниками, но из-за льда она была гладкой. Мы цеплялись крючком за машину и ехали на ногах или на коньках, еще садились на бампер легковых машин. Однажды я уселся на одну в Обыденском, машина разгоняется — и я чувствую, что перед перекрестком надо будет отцепиться. А он не тормозит, гад. Соскочил, а отцепиться не могу, бегу за ней, а он уже выезжает на Остоженку, и я головой о булыжную мостовую. У меня до сих пор камешек остался в голове. 

Купаться мы ходили туда, где раньше стоял храм Христа Спасителя. Начали строить фундамент для Дворца Советов, планы изменились, а котлован остался, и его временами затопляло.

Я помню, по Обыденскому и во дворе росли деревья. И в период, когда воробьи выводили птенцов, начиналась их ловля — каждый к себе домой тащил. Играть в футбол мы ходили на площадку у 3-го Обыденского переулка. Помню, как какому-то парню взрослые ребята вмазали мячом в поддыхало. Он упал, у него пена изо рта. И идея такая пришла, что все равно он кончится, так что давайте его на дорогу под машину бросим. Поволокли они его на дорогу. Хорошо, что машин не было. Он полежал там, оклемался и пошел. Такими были послевоенные нравы».

Пятигорский о катании на санках

Философ и востоковед Александр Пятигорский в книге «Философия одного переулка» вспоминал довоенную детскую жизнь 2-го Обыденского переулка:

«Весь Обыденский с раннего утра был завален мокрым снегом, и потому без устали работали сразу две снеготаялки. Сотни мальчиков и девочек катались на санках и лыжах, беря разбег от 1-й опытно-показательной, памяти жертв царского произвола и имени товарища Лепешинского школы (2-й Обыденский пер., 9. — БГ), мимо Ильи Обыденского (не закрывавшийся храм Ильи Пророка Обыденного, 2-й Обыденский пер., 6. — БГ) и дальше круто вниз, к Соймоновскому проезду и забору строительства Дворца Советов».

Автор выражает благодарность Центру историко-градостроительных исследований и лично Борису Пастернаку.