Дмитровское неудобье

Опять повелся с археологом —и, между прочим, неспроста: эти специализированные землекопатели — одни из лучших провожатых в дебрях тайного краеведения. Они видят город в двух плоскостях: выше и ниже его земной поверхности. На этот раз я решил прошвырнуться по Большой Дмитровке с прекраснейшим археологом Игорем Кондратьевым, и расклад получился довольно интересный. Во-первых, истории археолога Кондратьева, который мудро рассуждает о «сигнации местоположения», во-вторых, истории жителя Кондратьева, десять лет ходившего этой улицей от метро до школы («Здесь была кулинария. Антрекот стоил 35 копеек»). И в-третьих, мои околонаучные комментарии.

Идем от Дома союзов вверх по улице. Первым слово берет археолог:

– Знаете ли вы, что в середине XV века здесь находился большой металлоделательный центр? Чуть позже производство было перенесено на Пушечный двор по другую сторону Неглинки, а слобода оставалась здесь, и отсюда они вот туда, в сторону «Детского мира», ходили по мосту на работу. Этот деревянный мост позднее был раскопан прямо под сценой Малого театра. И на месте Георгиевского монастыря, который стоял позади здания Малого Манежа, раскрыли остатки трех церквей и обширного кладбища. Оно было известно тем, что на нем в 1717 году царь Петр хоронил шутовского князя-кесаря Ромодановского и был очень раздосадован тем, что многочисленные надгробия мешали торжественной дефиляции войск. Издал указ: «Надгробные камни при церквах и в монастырях опускать вровень с землею, надписи делать сверху. Которые же камни невозможно так разместить, употреблять их в строение церковное». А то торчат, понимаешь, в разные стороны...

Второй Кондратьев тем временем добавляет: «Здесь вот, где теперь бюро путешествий, была в мои юные годы школа юных моряков, и на ней всегда вился военно-морской флаг!» Научный комментарий краеведа: а в глубине бывшего монастырского участка проживает малоизвестная достопримечательность — кривенький келейный корпус, возможно, даже XVII века.

Неисследованные древности вообще моя большая слабость. Вот мы сворачиваем во двор перед вечным магазином «Молоко» и лицезреем большой желтый особняк Стрешневых (7/5). В его бельэтаже в 1866 году Толстой писал «Войну и мир». Дом совершенно неприметен из-за того, что его застроили высокими доходками, а на самом деле — вещь вполне райкомовского масштаба. Его можно обойти вокруг, воспользовавшись романтической подворотней слева. Увидите прекрасную распивочную точку, настоящую деревянную терраску и совершенно жуткие трещины в стенах. Краеведческое чутье шепчет о возможном наличии древних внутренностей, если бы можно было заглянуть под его штукатуркуѕ «Будут сносить — заглянешь!» — утешает Кондратьев.

Теперь опять слово археологу:

– Дмитровка идет по бывшим буеракам, потому что здесь раньше был пологий берег Неглинки, перерезанный оврагами, огромное неудобье, освоенное городом довольно поздно. А раньше поперек нынешних кварталов проходила Дмитровская дорога, которая шла от Охотного ряда к Петровским воротам. Интересно, что, если наложить на план все церкви, которые раньше стояли в этом районе, они выстроятся как раз вдоль этой трассы. Потом овраги засыпали, и вот с ними-то связаны все эти знаменитые провалы. В 1998-м рухнул дом на правом углу Столешникова, в этом году — фасад реконструируемого дома 16. Кстати, интересно, как здорово совпало с этим местом название знаменитой советской пивной «Яма», возле которой этот провал и случился.

Дмитровка вообще славилась общепитом: «Зеленый огонек», «Блины», «Шоколадница», «Диетическая столовая» — да и сейчас на ней полно приятнейших заведений. Недаром когда-то на этом месте была веселая скоморошья слободка. «Яма» находилась как раз на месте давно упраздненной церкви Воскресения в Скоморошках. И в тот день, когда провалилась улица, никто не пострадал, потому что рухнувший дом был офисным (дело было в выходные), а «ямный» дом 13 (в нем Чехов свои знаменитые пенсне заказывал) был жилым и тоже вполне мог съехать в дыру, но удержался. Выяснилось, что в его подвале сохраняются мощные стены забытой церкви начала XVII века, которая спустя столько лет отвела от дома беду. Правда, дальнейшая участь аварийной постройки пока непонятна.

Продолжает горожанин Кондратьев:

– Все годы, что я в школе учился, справа была перманентная стройка за забором. Говорили, что строят театр «Ромэн», а вселился потом Совет Федерации. Хотя, в принципе, почти то же самое — театральное действие, малозначительное, но яркое. Эти угрюмейшие здания на самом деле не так однозначны, внутри правого корпуса — неожиданные интерьеры конца XIX века. А вон угол Козицкого переулка, в нем жил мой приятель Валера Каминкер, у него была ручная говорящая ворона.

Мы огибаем дом 28, славящийся мифическими подземными ходами, которых никто не видел, и выходим в Петровский переулок, плавно уходящий вниз, к медному пятиглавию Высокопетровского монастыря. Вообще, все переулки к Неглинке имели замечательные зрительные перспективы. Дмитриевский смотрел на Сухареву башню; отрезок Кузнецкого моста до Петровки, ныне довольно безликий, — на собор Варсонофьевского монастыря. Эти картинки исчезли уже давно, а вот прекрасный вид с Петровки на Крапивенский переулок изгажен элитной мансардою года три назад. Но Петровский по-прежнему радует. «Самый лучший вид в городе, — говорит Игорь. — Никакого обновленчества, настоящая Москва. Меня эти роскошные монастырские стены поражали еще в детстве, когда я знать не знал ни о каком искусствоведении».

Из переулка мы свернули во двор направо и вышли к искомой Кондратьевской школе. «Название у нее какое-то скучное, 1284. Раньше было гораздо веселее — Сорок девятая». Собственно, здесь стоят сразу два школьных здания — напоминание об интересных временах раздельного обучения девочек и мальчиков. Школа как школа, на стене написано «Димон — говно», все на месте. К Петровке можно выйти проходным двором, в котором, помнится, еще 12 лет назад спокойно паслись куры.

«Да, — говорит Кондратьев, — здесь у нас все было очень патриархально. После школы шли на Петровку, там до сих пор сохранилась булочная. В ней брали булки по три копейки, а в соседней двери, где теперь ресторан, был квасопровод, наливали из шланга по шесть копеек кружку. Но мы брали дорогой, в бутылках 0,33».

– Во как, — говорю. — А я такого не помню.

– Ну так это, небось, у вас в Химках, а мы же Центрального округа дети!