Букетный период

Снег заваливает Москву, как какой-нибудь полустанок под Урюпинском. Не помню уж, как раньше добрые люди справлялись с неожиданными эстетическими впечатлениями, а сейчас справляются обыкновенно: идут на ФБ и посылают друг другу чудные фотографии — котиков в сугробах или скамейки в снегу. Нынче особенно много заснеженных роз. На носу — День святого Валентина. В этот светлый праздник многим хочется светлого праздника, и потому наш очередной городской тип должен быть особенным. Например — тип флористки, прелестной цветочницы. Советской прелестной цветочницей был грузин с гвоздиками, плоско лежавшими на прилавке и укрытыми стеганым одеялом (позже — спрятанными от мороза в фа­нерный ящик, внутри которого горела свечка). Цветочница же старомосковская, историческая — фигура в достаточной степени неявная. Русская цветочница не являет собой понятного социального характера. Вот, например, П.Ф.Вистенгоф, знаток московского быта, описывает гулянья для простых: «На этих гуляньях портнихи, швеи, цветочницы, купцы, при­казные составляют большую часть публики», и мы вполне можем себе представить и приказного, и портниху, и уж тем более белошвейку («бедная швейка — тонкая шейка»), типы вполне себе литературные. А цветочница?

Живописцы сентиментального жанра охотно включали цветочниц в свои «незатейливые сценки с очаровательными персонажами» — есть «Маленькие цветочницы» передвижника Алексея Харламова, портрет девочки с цветами Николая Рачкова. Немного ж информации выудишь из этой грациозной живописи — прелестные головки, живописные обноски, все больше образ нежной сиротки с букетом полевых цветов. А между тем цветочницы бывали еще теми сиротками. У Ивана Гавриловича Прыжова, историка, этнографа и публициста, в книжке «Нищие на святой Руси», есть следующее наблюдение.

Он описывает цветочный рынок на Трубной площади и как раз уделяет внимание девицам, торгующими бутоньерками вразнос. Каждая их них «прикреплена» к определенному лотку, где берет товар от хозяина. Лучшие дни — пасхальная не­деля, седмица, первый весенний променад, летние гулянья и дни, когда на ипподромах устраиваются «цветочные бои». Также девушки предлагают цветы вечерней театрально-ресторанной публике, но от блестящих подъездов их гоняют. Выигрывают в торговле наиболее бойкие и разбитные девицы. «Одно время, — пи­шет Прыжов, — на Трубе славилась некая Анюта, продающая вдвое больше прочих. То была простоватая спокойная тверичанка с нежным лицом, большими кроткими глазами и густым пропитым голосом. Она знала цену этого контраста и, подходя к по­купателю, всегда к кавалеру, сначала внимательно взглядывала на него спокойным, милым взором и, привлекши к себе внимание, уже говорила чуть не архиерейским басом: «Пожалуйте букетик», и почти всегда имела успех».

У нынешних цветочниц тоже есть лучшие дни — февральский Валентин, Восьмое марта, предновогодняя неделя и Первое сентября; продажи в эти дни «год де­лают», составляют четверть всего годового дохода. Причудливый, если вдуматься, на­бор праздников, но продажа цветов — вообще причудливая работа. Цветочница сейчас — это девица, сидящая, как на витрине, в бессонном электрическом стеклянном ящике. С тех пор как торговать спиртным по ночам запрещено, единственные не спящие, пылающие в ночи желтым огнем киоски на московских улицах — цветочные. Дело в том, что закрывать их нельзя, и свет гасить нельзя, и электричество отключать нельзя — иначе весь товар пропадет. Цветы становятся частью ночной городской жизни; они — профессионалы ночи. Эссеистка Ольга Шамборант тоже замечает в полуночной жизни цветочной торговли подкладочный смысл: «Эти ларьки напоминают порнуху, ну, как бы разрешенную ее часть. Верхний интим. Стеклянные придорожные кибитки-бордели для роз и гвоздик, этих профи, участниц любого торжества».

Сейчас, в снежном феврале, цветочные бордели наливаются пунцовым цветом — в промышленных количествах загружают в киоски «розу высокую пурпурную», и уличная эта красота становится густой, нарядной красотищей.
Я люблю смотреть на московские букеты. Дело в том, что в городе уже много лет происходит цветочная война. Букет центральный идет войной на букет «с района», и главная забота центровой, скажем, флористки — донести до клиента весь кошмар неразумной покупки «богатого районного букета». Районный букет — в идеале, в со­вершенстве, в чистоте стиля — это когда берут очень длинные пунцовые розы и ле­пестки припудривают золотой краской. А потом на каждую розу надевают еще бантик, а иногда — такие нарядные целлофановые или гофрированные подвязочки (не зря же одна цветочница мне говорила: «Нас в девяностые учили — богатая роза должна быть длиной с ногу хорошей секретарши»), потом всю эту красоту завора­чивают в целлофан с кружевными краями и завязывают широкой золотой лентой. А по концам ленты проходятся ножницами, чтобы концы закудрявились. Получается не красота, а сверхкрасота.

Флористки же «из салона», которые рассказывают о презренной сущности сверхкрасоты, и сами делают букеты, дышащие красотищей — только другой. Центральной. Центральная красота такая: в букет засовывают большое количество странного силоса — с тяжелыми, маслянистыми листьями; строят растеньица лесенкой, чтобы обязательно какой-нибудь жирненький восковой цветочек свисал вниз, а какой-нибудь мохнатый камыш торчал вверх, а потом всю эту икебану завертывают в мятую оберточную бумагу (стильную) и перевязывают четырежды стильной пеньковой растрепанной веревкой. И говорят, что вы присутствовали при акте творчества, на ваших глазах с учетом характера вашего дорогого юбиляра только что была создана эксклюзивная композиция и вы должны в кассу пять тысяч рублей.

С одной такой особо прелестной цветочницей мы обсуждали тонкости составления мужского букета. Потому что мужской бу­кет — сложное дело. Вершина профессии. Цветочница задумчиво говорила: «Самое элегантное, что нужно дарить мужчине, — это небрежный пук. Небрежный пук тюльпанов в простой прямоугольной стеклянной вазе, чтобы в архитектуру букета входила геометрия стеблей. К сожалению, тюльпаны у нас не считаются мужскими цветами. Поэтому нами освоены два вида композиций. Горизонтальная из роз и гвоз­дик в цветах триколора для официальных событий и ломаная пирамида из оранжевых гербер для молодых креативных топ-менеджеров». А еще прелестная цветочница говорила: «Самое главное, чтобы в букет не были включены цветы, символизирующие вагину, — ирисы и орхидеи». И еще: «На День святого Валентина мы все равно закупаем темно-красные розы. Потому что это лидер продаж, мы ж себе не враги. Но букеты из длинной розы мы делаем без удовольствия. И предлагаем стильные дополнения — например, не использовать упаковку, только перевязать цветы пунцовой бархатной лентой. Понимаете, мы должны воспитывать вкус своего клиента, а не потакать плохому вкусу».
Где-то я уже слышала такие речи. Удачи тебе, прелестная цветочница, свято верящая в ценность небрежного пука и тонкую высоту буржуазного быта. Но настоящий московский букет — он, конечно, с золотыми бантиками. И настоящая московская цветочница — она, конечно, сидит в бессонном ночном ларьке, стережет пурпурную красоту и вертит на розы бантики.