Фотография: Петр Тимофеев
Как и многие другие жители Москвы, Николай Клименюк купил себе дом в деревне
Четыре года назад я купил дом в деревне. Деревня вполне настоящая, в Тверской области. Я люблю ковыряться в земле.Я бываю несчастлив на работе. Мысль о том, чтобы поселиться в деревне совсем, в последнее время не кажется мне такой уж сумасшедшей. Может быть, потому, что она вполне в духе времени.
Дух времени сейчас таков, что нужно жить проще, а желательно — на земле. И не просто дачником-рантье, уютно сдающим московскую квартиру, а на вырученные деньги покупающим парное молоко. Надо становиться сельским тружеником, фермером, доить это самое молоко своими руками и вообще строить на селе новую жизнь без «потреблятства» и пестицидов. Для этого придумана специальная форма жизни — экопоселение. Ближайшее к моей деревне экопоселение «Лучезарное» расположено рядом с Клином. 89 гектар на 60 семей. Там пока спокойно: поселенцы высаживают живые изгороди, копают пруды и обсаживают территорию «кедриками».
Собственно, с кедриков все движение и началось. Непременное требование ко всем желающим присоединиться к лучезарцам — ознакомиться с книгами Владимира Мегре из цикла «Звенящие кедры». Речь там идет о мистической женщине Анастасии, которую частный предприниматель Мегре повстречал на берегу реки Оби, о полных таинственной энергии звенящих кедрах, защищающих от всех болезней, об энергетических лучиках (отсюда «Лучезарное»), Шиве, Магомете, Христе, Будде и о родовых поместьях, которые суть идеальная форма сосуществования человека с природой. Идеальный размер родового поместья, согласно Мегре, составляет один гектар. Цель движения «Анастасия», зарегистрированного во Владимире, расползшегося по России и даже доползшего уже до Калифорнии, как раз создание родовых поместий. А важнейшим дости - жением на пути к этой цели была онлайн- конференция тогда еще даже не преемника, а просто первого вице-премьера Дмитрия Медведева в 2007 году. Вопрос о родовых по местьях пробился в топ, и куратор наци ональных проектов ответил на него крайне благожелательно: «Идея родовых поместий в том виде, в котором она здесь сформулирована, вполне позитивна. Она полностью перекликается с нашими идеями малоэтажной или одноэтажной России». Так программа странной секты стала частью государственной идеологии России. Судя по количеству портретов Медведева и цитат из Медведева на разнообразных сайтах и форумах российских экопоселенцев, они считают президента чуть ли не основателем своего движения. Очищенная высочайшим вниманием от всякой мистики идея массового уходав деревню прекрасно вписалась в официальную антикризисную идеологию. Безработный менеджер с сохой в отдаленной сельской местности намного приятнее его же с транспарантом на площади. В Америке и Англии садоводство, ставшее безумно популярным, — прежде всего экономика: по обе стороны Атлантики растет количество так называемых recession gardens, маленьких садиков и огородиков, на которых горожане впервые пытаются вырастить собственные огурцы (потому что в магазинах все плохо, а на рынках дорого). Это прежде всего сэкономленные деньги — поэтому новые огороды даже называют money gardens.
У нас же money gardens существовали всегда — это классические шесть со ток;по опросу ВЦИОМа, 81% владельцев дач рассматривают их прежде всего как средство выживания, полигон для выращивания еды. Новая же тенденция бегства из городов — это идеология, порыв, а уж потом трезвый расчет. Телевидение и «Комсомольская правда» сообщают о невиданном эксперименте уволенных в кризис офисныхработников, которые объединяются в коммуны и десятками, если не сотнями, переезжают на село. Главный герой движения — Максим Виноградов, разорившийся в кризис петербургский предприниматель из строительной сферы. Виноградов основал Ассоциацию офисных сотрудников и от ее имени обратился с трогательно безграмотным письмом к губернатору Ленинградской области Валерию Сердюкову. Попросил земли. Получил отказ, не успокоился и нашелтаки 100 га в Борисоглебском районе. Их щедро и пока что безвозмездно предоставил в аренду некий предприниматель, а Виноградов попал на страницы «КП» и в телеэфир. В репортаже канала «Россия» он с простодушным оптимизмом признается, что видит корову второй раз в жизни и не понимает, что такое навоз. Это не мешает ему бодро грести этот навоз лопатой и одновременно вещать в камеру что-то про полный комплекс и планы на будущее.
Пока клерки собирают под свои знамена будущих пастухов и ищут новые земли(говорят, что уже получили большие участки в Тверской области и в Подмосковье), знатоки сельской жизни высмеивают их в блогах. Вообще сельская жизнь горожан в интернете ничуть не менее интенсивна, чем на селе. Обсуждают сорта, урожаи и надои, называют лопаты девайсами. Особое место в этой жизни занимает вопрос собственной идентичности. Набившее оскомину название «дауншифтер» теснится под напором новорожденного «ушелец», которое нельзя путать с негативным словом «эскапист». Ушелец не бежит от реальности и даже озабочен общественным благом—то есть ушел, но обещал вернуться. Обсуждаются идеологические обоснования, экономическая целесообразность и исторические корни. Дообсуждались до Диогена и мифического исхода в деревню советской интеллигенции, который даже поделили на волны. Получилось три или четыре — если не считать уходом ссылку в Архангельскую область Иосифа Бродского.
По доброй воле из Москвы в деревню переехал другой русский поэт — Станислав Красовицкий. В 60-е годы один из крупнейших поэтов своего поколения перестал писать, уничтожил все свои произведения, которые не издавались и вообще не предназначались для публикации. В начале 70-х Красовицкий обменял свою московскую квартиру на половину дома в подмосковном дачном поселке. Этот поступок даже тогда показался его друзьям довольно радикальным, а современем разросся в культурной памяти до совершенно эпических масштабов. В какой-то современной диссертации дачный поселок на 43-м километре Ярославской дороги даже превратился в глухую деревню. При этом, как рассказывает дочь Красовицкого Евдокия, отец каждый день ездил на работу в Москву — он служил переводчиком в НИИ и подрабатывал церковным сторожем. В переезде загород не было никакой идеологии, а только практический смысл: большая многодетная семья не помещалась в ма ленькой московской квартире. Красовицкий до сих пор живет в своем подмосковном поселке, но на работу ездит уже не в Москву, а в Карелию, где служит теперьсвященником.
Если кто и поселился в деревне из идеологических соображений, так это художник Олег Кулик. В 20 лет он мечтал стать писателем и старался не быть похожим на своего отца — партийного функционера. В начале 80-х, заработав денег в геологических экспедициях, Кулик отправился искать настоящую Россию и оказался в тверской глуши. Деревня называлась Конопад, Кулик заведовал там клубом, занимался скульптурой и писал мистический роман о скитаниях молодого раввина по Китаю. В соседней деревне Дубровки он читал из своего романа местным учителям — выпускникам филфака МГУ — и их московским гостям. Роман Кулика был чрезвычайно плох, но чтец пользовался большой популярностью. В конце концов учительница — Людмила Бредихина — ушла от мужа-учителя к Кулику и помогла ему стать тем, кто он есть сейчас. Я был бы совсем не прочь заведовать клубом в своей деревне — но в нашей деревне нет клуба. До школы километров 20. Раньше была библиотека, потом ее закрыли. Книги из библиотеки разбрелись по деревне. У меня поселился Тынянов. А полный Чехов обосновался в доме местного фермера.
Этот фермер приехал в нашу деревню из Казахстана. Там он всю жизнь проработал на шахте, а когда шахту закрыли, перебрался в Россию к родне. Женился, поселился в нашей деревне и — с материальной помощью вполне благоустроенных взрослых детей — занялся сельским хозяйством. До этого все попытки сельско хозяйственной деятельности в нашей местности с треском проваливались. В соседней деревне какой-то местный энтузиаст затеял раз водить баранов. Собирался продавать шерсть на войлочную фабрику. Но фабрику закрыли. Соседи — из чистого озорства — то выпускали овец, и они разбредались по лесу и там бесследно исчезали, то поджигали что- нибудь безопасное, но досадное. Энтузиаст забил скот и запил. Теперь он, кажется, работает трактористом на всяких стройках. А на шему фермеру не мешали — наверное, потому что пришлый и без размаха. Птица, мясо, молоко, мед — дачники стояли в очереди. Чтобы очередь хоть как-то двигалась, фермер с женой работали с пяти утра до поздней ночи. В прошлом году он умер от сердечной недостаточности, а его вдова продала корову, продала кобылу, раздала ульи, живет теперь на пенсию и разводит кур. Смотрит телевизор и по чем зря ругает власть. Дети, естественно, помогают материально. А мы ездим те перь за продуктами в соседнее село, где устроил фермерское хозяйство с размахом некий московский чиновник. Наверное, можно наняться к нему на работу — только мне кажется, что он ищет не бывших офисных клерков, а профессионалов. Так что, похоже, единственный способ поселиться в деревне — или вступить в мистическое братство, или сдать в Мо скве квартиру и на вырученные деньги покупать у чиновника-фермера парное молоко.
в 16 раз выросло в Белоруссии количество безработных семей, переехавших из города в деревню (за последние 10 лет, по данным белорусского Минтруда)
на 21% выросли расходы каждой американской семьи на рассаду овощей
на 57% выросли продажи домашних хлебопечек в Европе
на 50% выросли продажи муки у крупнейшего британского поставщика Allinson
Что будет:
— сельпо победят «Азбуку
вкуса»
— рассада будет только дорожать
— пробки в городах уменьшатся
Продолжение